Читать интересную книгу Месть обреченного - Виталий Гладкий

– Груздь?..

– А кто же еще. Но кого он так боится? И что случилось здесь на самом деле?

– Нужно самым тщательным образом обыскать кабинет Груздя на предмет потайной двери.

– Уже ребята занимаются. И если найдут…

– Вот тогда "качайте" Груздя до посинения. Пусть нам туфту не гонит. Уверен, он знает, кто рвался к нему в кабинет.

– Несомненно. Если он здесь не расколется, вот тогда мы точно заберем его в СИЗО. Пусть повспоминает молодые годы, а то, гад, разожрался на ресторанных харчах, словно боров…

Распрощавшись с Иваном Савельевичем, я направил свои стопы домой.

Пока мы возились в кафе, наступил вечер, и я решил в управление не возвращаться, хотя работы, как всегда, было невпроворот.

Я шел и вспоминал – Тина Павловна, Тина… а ведь могла быть мне и Тиночкой.

Кто знает, кто знает…

Киллер

Груздь исчез. Кафе "Красная горка", судя по объявлению, закрылось на капитальный ремонт. Но я что-то не замечал обычной строительной суеты ни внутри, ни снаружи.

Здание кафе как-то сразу постарело, посерело, будто присыпанное дорожной пылью. А широкие сводчатые окна казались бельмами угрюмого попрошайки, особенно в предвечерье, когда на город опускались светлые сумерки и в домах начинали загораться люстры, а на улицах фонари.

Сидор пребывал в блаженном настроении.

Я уже устал выслушивать его бесконечный треп о наших недавних "подвигах", как он, нимало не смущаясь, охарактеризовал эту случайную и вовсе не желанную бойню в "Красной горке".

Чтобы избавиться хоть на некоторое время от своего неуемного в болтовне друга, я, не без некоторой тревоги и опаски, предложил ему съездить к моей семье, чтобы передать Ольгушке письмо, больше напоминающее по толщине студенческий конспект, и деньги.

Я уже знал, что она выписалась из больницы, но пока ходила с трудом, опираясь на костыли. Андрейка и Евдокия Ивановна тоже были в полном здравии, однако теперь старушка боялась даже во дворе появляться и держала жену и сына едва не взаперти.

В магазин за продуктами ходили сердобольные соседи.

Все эти сведения мне сообщила двоюродная сестра Ольгушки, которой я, по конспиративным соображениям, обычно звонил из другого города, находящегося в трех часах езды от областного центра.

Ничего не поделаешь, я не мог даже сказать жене, где нахожусь и что со мной. Я был уверен: меня там ждут и мафиози, и милиция.

Не имел я возможности и забрать семью, так как понимал, что на меня открыта настоящая облавная охота, жестокая и кровавая. И на финишной прямой я должен быть один, чтобы, случись безвыходное положение, своей жизнью оплатить две другие, жены и сына.

Единственное, что мне оставалось в такой ситуации, – это уповать на свою звезду.

– Я тебя прошу – поосторожней. Не наследи.

– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Сидор, надевая на голое тело сшитый мною пояс с деньгами. – Я буду аки тать ночной.

– Письмо после прочтения пусть сожжет. Удостоверься лично.

– Бу сделано.

– Возьми у Чижа на всякий пожарный случай запасные номера и новый техпаспорт. Спрячь в тайник.

– Кончай волну гнать! Долдонишь, как старая бабка. Можно подумать, я только что из пеленок вылез.

– Извини… волнуюсь…

– Все будет в ажуре. Ты не возражаешь, если я возьму "магнум"?

– Бери…

Сидор уехал на ночь глядя: путь был неблизкий, и он намеревался ехать по опустевшему до утра шоссе на хорошей скорости, чтобы к обеду следующего дня быть на месте.

С его отъездом в моей душе поселилась тревога, постепенно перерастающая в страх, который так редко посещал меня, что казался неизвестной болезнью, за сутки превратившей уравновешенного молодого мужчину в неврастеника с шизоидным уклоном.

Я практически не спал, слоняясь по квартире, как привидение, – почти не зажигая свет по вечерам и в чем мать родила.

О еде я вспоминал только тогда, когда забредал на кухню, что случалось редко, обычно ограничивался чаем и сухариками.

Иногда меня мучили кошмарные видения наяву, особенно когда время переваливало за полночь и стихал уличный шум.

Был самый пик полнолуния, и мне чудилось, что вместе с бледным призрачным светом в ком-нату через распахнутое окно бесшумно влетало НЕЧТО, постоянно меняющее форму и размеры, неосязаемое, с виду бесплотное, но на самом деле хитрое, коварное и кровожадное, готовое, едва я закрывал глаза, присосаться ко мне, как упырь.

Я вскакивал, таращил ошалевшие зенки, ругался, прогоняя вызывающее страх наваждение, бывало что и швырял в его сторону всем, что под руку подвернется.

Но это не помогало, и тогда я закрывал все окна и двери, чтобы НЕЧТО не могло проникнуть в мою спальню, и зажигал крохотный ночник.

Так я просиживал до самого рассвета, тупо рассматривая раскаленную нить маломощной лампочки, казавшуюся средоточием светлых добрых сил, моего последнего оплота перед мраком безумия, готового змеей заползти мне внутрь и поразить своим смертельным ядом воспаленный мозг.

Дни тоже были продолжением ночной маеты.

Я плюнул на слежку за Сашей Грузином и просто катался по городу, наматывая на спидометр десятки километров на взятом напрокат у Чижа "Москвиче", в котором он обычно возил инструменты и запчасти, когда ездил по вызовам на дом.

Я глядел на людей, идущих по тротуарам, и пытался понять, что им нужно в этой жизни?

Что их держит на земле?

Куда и зачем они спешат?

Что думают и на что надеются?

Когда я смотрел на них через линзу оптического прицела, они казались мне просто набившими оскомину мишенями с непредсказуемым поведением в самый неподходящий момент – когда перекрестье поймало нужную точку и скоба спускового крючка уже плавно пошла назад.

Если я работал с пистолетом, то иногда все-таки замечал их лица, но только как плоские светлые пятна неправильной формы, имеющие склонность после "отработки" объекта навсегда исчезать из памяти.

Да, я почти не помнил свои жертвы, за малым исключением.

Может, это была просто защитная реакция организма на неизбежный для человека стресс, когда он лишал жизни себе подобных, особенно если их было слишком много?

Однажды, еще когда я учился на первом курсе института физкультуры, к нам пришел ветеран, полковой разведчик, который прошел всю войну от Москвы до Берлина.

Он долго и нудно рассказывал про поиски, атаки, как брали "языков", кто прикрывал отход разведгруппы, сколько получил орденов и медалей…

Короче, обычные воспоминания фронтовика, направленного по разнарядке райкома партии для "воспитания патриотического духа молодежи".

И уже когда мы с ним прощались, черт меня дернул за язык спросить, помнит ли он лицо хотя бы одного из тех, кого отправил в мир иной.

Нужно отдать должное ветерану – старик был по-настоящему честен.

Вопрос застал его врасплох; он долго мялся, с мученическим выражением морща лоб, а потом как-то тихо и робко, даже виновато, ответил: "Нет…"

И ушел сутулясь, тяжелой, шаркающей походкой, хотя до этого вышагивал, словно солдат на параде, как почти любой мужчина преклонных лет, когда на него смотрят молодые девчонки; а их в зале было немало…

Я наблюдал за прохожими, и чувство абсолютного одиночества постепенно опутывало меня незримыми нитями, упаковывая в кокон, приросший к сиденью "Москвича".

Мне начинало казаться, что время остановилось, истончилось в хилый ручеек, растворив в себе все звуки. А проплывающие за окнами "Москвича" живые картинки вдруг избавились от скоморошной суеты и стали нелепо плавными, почти неподвижными и плоскими, будто вырезанные из цветной бумаги.

Однажды я в таком ступоре едва не врезался в шикарный "крайслер". Я успел затормозить в последнее мгновение, лишь слегка подтолкнув сверкающее никелем заморское чудовище, даже не оцарапав его массивный бампер.

Реакция пассажиров "крайслера" была мгновенной и резкой – не успел я выйти из сомнамбулического состояния, как дверь "Москвича" едва не сорвали с петель два дюжих молодца, судя по рожам и показушному рвению, телохранители какого-то босса, таившегося за темными стеклами престижного авто.

Трудно сказать, что их поразило в моем облике.

Но когда я, машинально повиновавшись их громогласным призывам покинуть салон, ступил на асфальт и выпрямился во весь рост, они сначала остолбенели, а затем попятились.

Потом, мельком осмотрев совершенно целый бампер "крайслера" и бросив на прощанье: "Ты бы поосторожней, парень…", они слиняли с такой быстротой, будто их корова языком слизала.

В один из этих тревожных и кошмарных дней я случайно свернул на околичную дорогу, по обе стороны которой сомкнутым ровным строем стояли пирамидальные тополя.

И только когда я увидел в конце этой свое-образной аллеи кованые металлические ворота и грузовую машину с бортами, обитыми красной тканью, лишь тогда понял, что приехал на городское кладбище.