– Подождите, вы сказали, его звали Василий Иванович? – робко спросила Вера.
Николай Ефимович вскочил с кресла и, взяв Верочку за плечи, посмотрел ей в глаза.
– Да-да, Василий Иванович. Ты брала это письмо?
– Да, я вспомнила. Я ещё удивилась, что его звали, как Чапаева. Я брала это письмо. Вернее, я его только принесла от вахтёра.
– А куда ты его потом дела?
– Никуда. Положила на тумбочку в коридоре.
– И куда оно подевалось? Вера, зачем ты меня обманываешь? Я тебя очень прошу, признайся, куда ты дела то письмо!
– Почему вы решили, что я вас обманываю? – обиделась Вера. – Я правда не брала вашего письма. Да и на кой оно мне?
– Но кто, по-твоему, его взял?
– Не знаю, – ответила Вера и взглянула на свекровь. Та стояла с каменным лицом, и только руки, нервно теребящие пуговицу на блузке, выдавали её волнение.
– Глаша, ты не брала? – строго спросил свёкор.
– Нет, что вы, Николай Ефимович, я никогда не трогаю ваши вещи, вы же знаете, – испуганно затараторила Глаша, – честное слово, я даже не видела того письма…
– Вера, говори, где письмо! – свёкор еле сдерживал злость. – Не испарилось же оно! Кроме тебя, взять было некому. Зачем ты мне врёшь? Признавайся немедленно, куда ты его дела?
Вера взглянула на свекровь, но та, опустив глаза, молчала.
– Я вру?!! Я вру?!! Ах так! Некому, значит, взять, да? Здесь все, кроме меня, такие честные, да? – Вера так взбесилась! Она стала кричать на всю квартиру: – Анна Брониславовна, ну что же вы молчите? Вы же всегда так кичились своей честностью и принципиальностью! «Ах, Вера, в нашем доме никто никогда не врал. Я не позволю никому обманывать», – говорили вы. Так? И где же теперь ваша принципиальность? Где честность? Струсили? Легче спихнуть всё на меня? Правильно, всё равно все меня здесь считают врушкой. Хотя я всегда говорю правду. Но мне никто почему-то не верит. А вам верят. Хотя я чужие письма в отличие от вас не читаю. И свою вину на других не спихиваю!
Свекровь побелела.
– Что ты несёшь? Что ты себе позволяешь? Да как ты смеешь так говорить со мной!
– Подожди, я не понял, – вмешался свёкор, – кто читал чужие письма?
– Она! – Вера пальцем показала на Анну Брониславовну и тоном прокурора добавила: – В тот день было только одно письмо от вашего Чапаева. Ой, простите, от Василия Ивановича. Я положила его на тумбочку. А позже, когда я вошла на кухню, то увидела, как Анна Брониславовна читает письмо. Она усекла, что я застукала её, схватила со стола конверт и смылась в свою спальню. Вот так всё и было. Так кто после этого врушка и воровка? А?
Вера упивалась своей ролью народного обвинителя. Тем более что попалась эта ненавистная ей фифа-интеллигентка, считающая её, Веру, какой-то дворовой болонкой. А сама-то оказалась ещё похлеще!
– Аня, это правда?! – Николай Ефимович с удивлением взглянул на жену.
Анна Брониславовна окаменела.
– Аня, неужели это ты?!! – ужаснулся свёкор.
И тут Анна Брониславовна заговорила. Голос её дрожал, она постоянно нервно облизывала губы. Видно было, что каждое слово она произносила с большим трудом.
– Понимаешь, я не могла тебе его отдать. Пойми, я боялась за тебя. Я боялась за Вадима. Я не могла…
– Рассказывай всё, – ледяным тоном потребовал Николай Ефимович.
Свекровь тяжело опустилась в кресло и глухим голосом начала говорить:
– За несколько дней до письма я узнала от Клавдии Петровны, что у Красновых большие неприятности. Их сын связался с какой-то компанией оболтусов, которые от скуки возомнили себя чуть ли не революционерами и составляли план, ни больше ни меньше, как свержения существующего строя и превращения нашей страны в капиталистическую державу! Ты представляешь? Они даже название придумали своей банде: «Капиталистическая ассоциация коммунистических авантюристов». Сокращённо – КАКА. Как тебе названьице? Я, конечно, понимаю, что всё это было идиотской игрой. Их Гена на самом деле неплохой парень. Но надо же и меру знать! Короче, один из этих мальчишек проговорился. Последствия были ужасными. Как пошутила Клавдия Петровна, вот они все и обкакались со своей КАКАй. Пошло, конечно, но очень метко сказано. Так вот, их, естественно, исключили из комсомола, выгнали из института. На всех, и на Гену в том числе, завели уголовное дело. Как он ни оправдывался, что всё было просто шутки ради, просто игрой, всё бесполезно. Но хуже всего, что позор пал и на Василия Ивановича. Его тут же спровадили на пенсию, причём по-тихому, без банкета и прощальных речей. Отобрали машину с шофёром. От него все отвернулись. Конечно же, всё происшедшее его сломило. Я знала, что он попросит у тебя помощи. Я с ужасом ждала, что он тебе позвонит или напишет. Ты не сможешь ему, своему старому другу, отказать. Я знаю, ты бы стал хлопотать за него и его оболтуса даже у министра! Но, Николай, пойми, этого нельзя было делать! Заступаясь, ты сам бы замарался как товарищ врага нашего социалистического общества! Тень пала бы и на тебя! И на нашего сына!!!
Николай Ефимович с ужасом слушал жену.
– Да как ты могла решать за меня? – вдруг закричал он. – Я что, маленький ребёнок? Я сам не могу принимать решения и поступать, как считаю нужным? Кто дал тебе право лезть в мои дела?
– Николай! – испугалась свекровь. Он ведь никогда раньше не повышал на неё голоса. – Николай, не кричи на меня. Я ведь переживала за тебя, за твоё здоровье. У тебя больное сердце, тебе нельзя нервничать. А в этой ситуации ты не смог бы оставаться равнодушным. К тому же подумай о нашем сыне. Ведь он тоже дружил с Геной и даже переписывался с ним! Представляешь, если бы ты стал заступаться, там бы решили, что наш сын тоже как-то связан с этой бандой. Это было бы крахом карьеры Вадима!!! Я думала…
Николай Ефимович вдруг в ярости смахнул кипу газет с тумбочки и закричал на всю квартиру:
– Ты думала?!! Да как ты своим женским умишком могла за меня, генерала, думать? Как ты посмела за меня думать?!! Да ты… ты… – внезапно он схватился за сердце и, два раза глотнув воздуха, рухнул на пол.
– Коля! – завизжала свекровь. – Коленька, что с тобой?
Она бухнулась рядом на колени и стала в истерике трясти мужа. Подлетела Глаша. Она отстранила Анну Брониславовну, прильнула ухом к груди хозяина и скомандовала:
– Анна Брониславовна, срочно вызывайте «скорую»! Вера, принеси холодной воды.
Никто не возмутился, что домработница командует хозяевами, и свекровь с Верой поспешили исполнять приказания. А Глаша стала делать Николаю Ефимовичу искусственное дыхание.
«Скорая» приехала через пятнадцать минут, но было уже поздно.
– Мне очень жаль, – констатировала молоденькая девушка, – но он умер.
– Умер? – почти беззвучно прошептала свекровь и, не веря в произошедшее, повторила: – Умер?!!