ни неудачно по своим результатам, оно все же обнаружило правильный инстинкт народа, которому стало ясно, что ему необходимо иметь свою родину. Тяжелые испытания, выпавшие на его долю, вызвали в нем реакцию, которая уже не ограничивается фаталистическим отбыванием ниспосланного Богом наказания. Даже и в темной массе русских евреев начала современной культуры оставили заметный след. Не отрекаясь от иудейства и от своей веры, они чувствуют себя глубоко возмущенными несправедливым обращением, которое только потому может оставаться безнаказанным, что еврейское население именно для нашего правительства является чужим.
С тех пор, как наши соплеменники получили возможность свободно дышать на небольшой части земного шара и сделались более отзывчивыми на страдания своих братьев, с тех пор, как нескольким второстепенным угнетенным народностям дозволили возвратить себе самостоятельность, мы тоже ни одной минуты не можем сидеть, сложа руки, не должны допустить, чтобы и в будущем мы были обречены играть безнадежную роль «вечного жида».
Да, безнадежна эта роль, способная довести до отчаяния!
Если отдельный человек, очутившись по несчастью в таком положении, что чувствует себя презираемым и отталкиваемым обществом, лишает себя жизни, — никто этому не удивляется. Но где же то оружие смерти, которым можно было бы нанести смертельный удар всем разбросанным по лицу земли членам еврейского народного организма? И чья рука поднялась бы для этого? Чем менее это возможно и желательно, тем более лежит на нас обязанность употребить всю оставшуюся в нас нравственную силу на то, чтобы возродиться, дабы и мы наконец заняли более достойное положение среди других народов.
VI
Подобно тому, как мы не имеем права делать другие народы ответственными за наше национальное несчастье, мы не имеем права всецело возлагать на них заботу о нашем национальном счастье. Человеческий род и мы вместе с ним находимся едва ли еще не на первом этапе бесконечно длинного пути к царству гуманизма, если таковое вообще когда-нибудь осуществится. Поэтому мы должны отказаться от ложного представления, будто мы в рассеянии представляем предопределенную свыше социальную миссию, в которую никто не верит и от которой, откровенно говоря, мы бы охотно отказались, если бы только одновременно с этим исчезло бранное прозвище «жид».
Не в иллюзии и самообмане, а лишь в восстановлении нашего общего национального союза мы можем найти наше спасение и честь. До сих пор мы не слывем на свете солидной фирмой и поэтому не пользуемся хорошим кредитом.
Если национальные стремления некоторых возродившихся на наших глазах народов имели внутреннее оправдание, то может ли возникнуть вопрос о праве еврея на возрождение? Евреи больше этих народов причастны к международной культурной жизни, больше их имеют заслуг перед человечеством; евреи имеют за собою свое прошлое, историю, общее вполне определенное происхождение, неувядаемую жизненность, непоколебимую веру и беспримерный мартиролог, и более, чем перед какой бы ни было нацией, согрешили перед ними все народы. Неужели всего этого недостаточно для того, чтобы признать их способными и достойными иметь свое отечество?
Но стремление евреев к национальному политическому единству и самостоятельности, не говоря о внутреннем оправдании, которое имеется у всякого угнетенного народа, должно встретить одобрение и со стороны тех народов, которым мы, справедливо или нет, неудобны. Это стремление должно превратиться в факт, с которым современная международная политика поневоле должна будет считаться и который безусловно имеет свою будущность.
Конечно, в начале не обойдется без шума; первое проявление этого стремления будет большинством евреев, не без причины сделавшихся трусливыми и скептическими, выдаваться за невольные судороги тяжело больного организма, а осуществление этого стремления встретит величайшие препятствия и, может быть, сделается возможным лишь после нечеловеческих усилий. Но нужно помнить, что для евреев нет другого выхода из их безнадежного положения, и было бы трусостью только потому не выйти на этот путь, что он длинен, тяжел и опасен, что нет полной уверенности в счастливом исходе. Без риска нет выигрыша, а что еще, в сущности, мы можем потерять? В худшем случае мы останемся на будущее время тем же, чем мы были до сих пор и чем из-за трусости не хотим перестать быть, — вечно презренными евреями.
VII
При данных обстоятельствах, изменения коих ждать нельзя, нас считали, считают и всегда будут считать паразитами, которые ложатся бременем на господствующее население. И изменение этих обстоятельств тем менее возможно, что мы, очевидно, способны сливаться с другими нациями лишь в незначительной степени. Поэтому наша обязанность — позаботиться о том, чтобы нерастворимый, так сказать, осадок был удален и водворен в другом месте. Никто другой, а только мы сами должны об этом позаботиться. Если бы возможно было равномерно распределить евреев среди всех народов, то, может быть, не существовало бы больше еврейского вопроса. Но это невозможно. Напротив, очень вероятно, что даже наиболее передовые государства поблагодарят за оказанную им честь и отклонят всякую массовую иммиграцию евреев.
Мы говорим об этом с тяжелым сердцем, но мы должны сказать правду. И нам тем необходимее ее знать, что только при правильном взгляде мы найдем верное средство к улучшению нашего положения.
Было бы печально, если бы мы не воспользовались практическими выводами, которые вытекают из нашего опыта. А эти выводы основаны на все более распространяющемся сознании, что мы нигде не дома и что мы, наконец, должны иметь собственную родину.
Дальнейший вывод, вытекающий из нашего опыта, состоит в том, что печальный исход — эмиграция из России (после погромов в 1881–1882 гг.) и Румынии — должен быть приписан исключительно тому чрезвычайно важному обстоятельству, что мы были неподготовлены, были застигнуты врасплох, что мы не позаботились об убежище и правильной организации самого переселения. При этом переселении тысячи людей упустили из виду одно незначительное обстоятельство, о котором никто не забывает при оставлении своей старой квартиры, — забыли приготовить новую подходящую квартиру.
Если мы действительно заботимся о верной пристани, дабы положить конец вечному странствованию и поднять нашу нацию как в наших, так и в чужих глазах, то прежде всего мы не должны мечтать только о восстановлении старой Иудеи. Не Святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления. Нам ничего другого не нужно, кроме полосы земли для наших бедных братьев, которая перешла бы в нашу собственность, с которой никакой чужой властелин не мог бы нас согнать.
VIII
В жизни народов, как и в жизни отдельных людей, бывают моменты особенной важности, которые нечасто повторяются и которые — все равно, воспользуются ли ими или нет, — имеют решительное влияние на их будущность.
Мы переживаем теперь такой момент. Сознание народа пробудилось. Великие идеи