О судьбе Д.А. Покровского можно написать книгу. При помощи его бойкого пера – он напечатал несколько разгромных статей о вырубке при попустительстве городских властей («чёрный пиар» был и в XIX веке) реликтовых деревьев в Сокольнической роще – случился скандал, после которого городской голова С.М. Третьяков и два его помощника, А.П. Петунников и А.С. Холмский, ушли в отставку. А потом выяснилось, что это была подковёрная думская борьба. Когда Хомский и Петунников вернулись на свои посты, сразу же добились закрытия издания, и Покровского, который знал город досконально, перестали в Москве печатать. И пришлось переехать в Петербург – редактировать газету «Русская жизнь». Но и там не сложилось, и за два года до смерти он вернулся в родные пенаты.
Но остались напечатанные в петербургском «Историческом вестнике» его «Очерки Москвы». Дело всей жизни, главная работа – дать читателю «запас сведений, рассказов, преданий, слухов, наблюдений и впечатлений». В. Бокова так определяет географию повествования Покровского, для которого в Москве многое связано с Покровкой, – от Ильинских Ворот Китай-города до Сокольников и Лосиного Острова и от Крестовской Заставы до Лефортова и Рогожской слободы – огромный клин Москвы, особенно густо обросший литературой и сохранивший доныне ещё довольно много исторических кварталов и зданий. О Москве с 1850 до 1880-х годов нам рассказывает, и очень подробно, увлекательно, Д.А. Покровский. И указатель московских топонимов читается с интересом.
Спасибо издательствам «Книжница» и «Русский путь» – они открыли нам превосходного и совершенно несправедливо забытого, влюблённого в Москву и её историю писателя.
П. АСИН
Теги: Д.А. Покровский. Очерки Москвы
В тяжкую пору духоломного времени
Фото: Михаил МАРГУЛИС
Поэт, прозаик, публицист, критик, литературовед, автор многих известных песен Владимир Лазарев уехал из России в США в августе 1999 года. Совершенно неожиданно для своих друзей и недругов (ну как же: был необыкновенно активен в литературе, известен своей бескомпромиссностью, скандальными прорывами на трибуны высоких литературных собраний и форумов, где то и дело несанкционированно резал правду-матку и выводил на чистую воду как зарвавшихся высоких литературных начальников, так и отдельных собратьев по перу) он аккуратно и почти бесшумно захлопнул за собой калитку в страну, в которой родился и вырос, и уехал, не оставив точного адреса. Лишь немногие близкие знали, что поселились они с женой Ольгой Тугановой в Северной Калифорнии, в самом сердце Силиконовой долины - в городе под названием Mountain View, по соседству с известной американской компанией Facebook.
– Владимир Яковлевич, – привязываюсь я к нему, – ответьте как на духу, почему вы всё-таки уехали? Ведь столько всего недовыполненным оставили, ведь ещё был жив Солженицын, которого вы страстно в стихах убеждали, что он должен вернуться, ибо крайне необходим России[?]
И Лазарев терпеливо объясняет:
– У нас с женой в то время уже подходил возраст, когда трудновато становится жить одним, да и время, вы же помните, было сложное: гонораров не платили, журнал "Наше наследие", в котором я работал последние 12 лет, медленно затихал. У Ольги, она по профессии была американист, в её Институте всеобщей истории тоже месяцами не платили зарплату. А в Калифорнии жил её сын, и она мне твёрдо заявила: «Мы едем!»…
– Вы всерьёз хотите меня убедить в том, что просто послушались жену, что просто «подходил возраст»?
– Да нет, конечно. Просто Ольга была очень активна в этом смысле. Доктор исторических наук, американист, ей очень хотелось продолжать работать, действовать…
– Она нашла работу в США?
– Да, сразу же нашла, очень интересную работу – в Гуверовском научно-исследовательском институте, который входит в систему Стэнфорда. А вот мне уезжать было тошно, я буквально заболел, но чтобы хоть как-то выжить в России, нужно было заниматься жуткой халтурой, а этого я не хотел ещё больше. Страха никакого не было, но всё превратилось в какую-то другую жизнь, стало походить на «упразднённый театр» Окуджавы – это произошло упразднение какого-то определённого настроя. Сначала казалось: ещё одна оттепель, хотя Александр Исаевич Солженицын, вернувшийся в Россию, при первой же нашей встрече сказал: «Перестройка пошла не лучшим способом, мягко говоря…» Что случилось? Случился неестественный отбор. Он дал свой результат. По большому счёту даже президент Горбачёв – это тоже был неестественный отбор. Он абсолютно не понимал, что у него есть, что происходит и что произойдёт.
Ну, вот, собрались и уехали. Я и раньше бывал в США с выступлениями, но то, конечно, совсем другой был расклад.
– И в России с тех пор не бывали…
– Не бывал. Понимаете, я бы себя всего разворошил. Вначале так переживал, что две недели вообще не спал ни минуты, потерял 30 килограммов, а ностальгия всё разрасталась и разрасталась. Жуткое состояние, врагу не пожелаешь…
– Сейчас ностальгии уже нет?
– Сейчас уже нет.
– И как вы её лечили?
– Читал, работал, учился заново спать. Так сложилась судьба и, может быть, к лучшему. Потому что какие-то вещи, связанные с русской культурой, с европейской культурой, которые у меня здесь выплеснулись, там бы ни за что не написались. Скажем, небольшой философский роман «Доктор Логос», который скоро, надеюсь, будет опубликован.
– Философский?
– Прототипом героя послужил великий русский религиозный философ и филолог Алексей Фёдорович Лосев, с которым я был очень тесно связан и духовными, и родственными узами. Мы с ним беседовали без малого двадцать лет, беседовали о многом и разном, историческом и современном. На сороковины его памяти в его квартире, среди близких ему людей, я предложил общими усилиями создать русское религиозно-философское общество «Лосевские беседы». А в доме на Арбате, где он жил, – Центр философской мысли, то, что теперь называется Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева». Создание того и другого было трудным и нескорым делом. Но оно осуществилось. В дальнейшем я хотел подняться от «Лосевских бесед» к новой неоплатоновской академии. Рядом стоящие слова «новая» и «нео» указывали на то, что эта идея осуществится именно в России. К сожалению, на этот мой призыв учёные тогда не откликнулись. Позже, выступая в США в научно-исследовательском институте, основанном крупнейшим американским учёным Лайнусом Карлом Полингом, лауреатом двух Нобелевских премий, я развил эту идею, и учёные отозвались на неё. К сожалению, мы с женой переехали в США уже после того, как институт Полинга из Калифорнии переехал в штат Орегон, а его основатель умер. Тогда я решил сам устроить филиал московского общества «Лосевские беседы» в калифорнийском городе Менло Парк – при православной церкви Рождества Пресвятой Богородицы, прихожанином которой я являюсь. Тем более что настоятелем церкви был тогда отец Валерий Буланников, гуманитарий с высшим образованием, которого весьма привлекали философские беседы. Активными участниками «Бесед», кроме нас с женой, стали стэнфордские учёные – историк Терри Эмонс, историки религии Войчек Залевский и Андрей Архипов, физики Анатолий Васильев и Валентин Иванов, сейсмолог из Германии Гетс Бёкельман, кардиолог Юрий Ярошинский, художник и астроном Семён Верховский, теоретик и практик интенсивного земледелия на малых участках Кэрол Висецки…
Много времени было отдано лосевским трудам по античной эстетике и Возрождению, поднимались интереснейшие и многообразные проблемы бытия. Всё это время мы поддерживали связь с вдовой Лосева – выдающимся филологом-классиком Азой Алибековной Тахо-Годи. Нас всех согревали эти встречи в прагматичной жизни Америки.
Калифорнийские «Беседы» просуществовали два с половиной года. Многие перебрались в другие штаты, отец Валерий Буланников возвратился в Россию. А связь с Тахо-Годи продолжается по сей день.
– А какие ещё ваши работы ждут публикации?
– Трагикомический роман в стихах «Колобок» (эту вещь начал писать давно, но тут всё повернулось иначе), наверное, не очень публикуемый.
– Почему, – удивляюсь я, – не публикуемый? Какое у нас, Владимир Яковлевич, тысячелетие нынче на дворе?
– Знаете, он слишком откровенен – и эротически, и политически.
Главный герой, Иван Ядрилов, он из деревни. И вот мой герой хочет прописаться в Москве, а никаких возможностей нет…
– Хорошо, это то, что вы написали. А как вы все эти годы здесь жили?
– Я и говорю: жил весьма активно. Как пришёл немного в себя после приезда, сразу же списался с профессором Вадимом Крэйдом из нью-йоркского «Нового Журнала». Он – великолепный редактор, я много печатался в этом журнале, стихи и прозу. Позже был опубликован журнальный вариант моих мемуаров «Времена жизни». С Крэйдом (он живёт в штате Айова) мы так никогда и не встретились лично, но до сих пор поддерживаем тесную связь.