Он осторожно придвинулся к туше.
Какое-то время Нэнси пристально вглядывалась в лицо сына.
— Годы не пощадили тебя, мальчик мой, верно? Ты и сам это знаешь.
Она обдала его запахом духов «Ландыши», и в нем проснулись воспоминания детства: дом в Бау с террасой, война, смерть отца, бесконечные любовники матери, «дяди», как он должен был их называть. Отца Джордж не помнил, знал только, что с его смертью что-то нечисто.
После войны мать упаковала в узлы все, что уцелело, и подалась в Ист-Хэм, где и осела.
Властная и жестокая по натуре, Нэнси Маркхэм не щадила детей. Им приходилось либо повиноваться ей, либо терпеть все последствия своего непослушания. Мать, разумеется, лучше всех знала, как следует поступать. И когда Нэнси велела Эдит отдать новорожденного в приют, та с болью в сердце повиновалась. Все это Джордж вспомнил, пока Нэнси говорила и говорила тихим, вкрадчивым голосом, жалуясь на свою тяжелую жизнь.
Нэнси клялась, что любит Джорджа, хотя он знал, что это ложь. И, глядя, как шевелятся ее ярко накрашенные губы, он представлял себе, как встанет сейчас с дивана, выйдет в прихожую, вытащит из-под половицы под шкафом швейцарский нож армейского образца. Воображение ему рисовало смертельный страх на ее лице в тот момент, когда она увидит направленное на нее лезвие. Раз, еще раз, еще! Исполосовать, искромсать эти жирные груди, это отвислое брюхо…
— Джорджи, мальчик мой, у тебя на лбу пот? Тебе нездоровится?
Он улыбнулся ей своей загадочной, с почти сомкнутыми губами улыбкой:
— Нет, мама, я в полном порядке! В полном! Признаться, никогда еще не чувствовал себя так хорошо!
Впервые в жизни Нэнси Маркхэм ощутила над собой какое-то скрытое превосходство сына, как в свое время — Илэйн. И, как Илэйн, ей это не понравилось!
Патрик Келли сидел у постели дочери и держал ее руку. Он заметил, что кровоподтеки начинают бледнеть. Однако состояние глубокой комы не проходило. Мозг сильно распух, и, чтобы снизить внутричерепное давление, врачи проделали в черепе крохотное отверстие.
Все мысли, еще недавно занимавшие Патрика, — Рождество, званый обед, подарок Мэнди — улетучились, будто их и не было. Впервые за последние двадцать лет своей жизни он вспомнил о Боге и в больничной часовне молил Господа спасти его дочь, его Мэнди, сделать ее такой, какой она была до этого несчастья, хотя проникнуться истинной верой в Бога не мог и чувствовал это.
Пока он молился, его подручные, крутые парни, рыскали повсюду в поисках преступника.
Он не пожалеет всей оставшейся жизни, состояния, отдаст все, до последнего цента, но отыщет ублюдка! И когда наконец останется с ним с глазу на глаз, потребует плату! И плата эта будет страшной. Смерть! Долгая, мучительная смерть!
Он поднес руку Мэнди к губам и нежно поцеловал.
Глава 7
Рождество 1948 года
Джордж лежал в постели, уставившись в потолок. Потом натянул на голову одеяло и стал тереть замерзшие уши, время от времени поднося ладони ко рту и дыша на них, чтобы хоть немного согреть. Он просто окоченел от холода. На окнах изнутри намерз лед, и при свете начинающегося дня в них отражалась нелепая роспись на стенах. Услыхав шум в комнате матери, Джордж вновь высунулся из-под одеяла и, медленно выдохнув, не отрываясь смотрел, как пар идет изо рта, закручиваясь спиралькой, будто дымок сигареты. Прислушался — снова все тихо. Слава Богу! Но вдруг до него донесся глухой звук тяжелых шагов. Он крепко зажмурился. Может, это мать пошла в туалет? Или Эдит? Нет! Шаги затихли у его комнаты.
Джордж сполз с подушки: простыни, одеяла и старого пальто не хватало, чтобы укрыть и ноги, и голову.
Он притворился спящим, но губы дрожали от страха. Скрипнула и медленно открылась дверь. Кто-то вошел. В нос Джорджу ударил запах пива и мужского пота. Мужчина шел прямо к его кровати, стараясь не ступать на те половицы, которые, как ему было известно, скрипели. Ужас охватил Джорджа.
— Эй, ты не спишь?
Джордж замер. Он боялся, как бы мужчина не услышал громкого стука его сердца, и в следующий момент ощутил на своей шее его теплое дыхание. Еще крепче зажмурившись, Джордж свернулся калачиком, подтянув к животу колени, как зародыш в утробе.
Большая теплая ладонь залезла под одеяло и стала поглаживать его ягодицы. Кровать осела под тяжестью мужчины, и Джордж очутился под его огромным животом. По крайней мере, он был теплым.
Натянув на голову себе и Джорджу простыню и одеяло, мужчина подтолкнул Джорджа, и тот скользнул вниз, в тот призрачный мир, где только и можно было найти спасение от этой страшной жизни.
Немного погодя мужчина вылез из постели. Джордж лег на его место, оно было еще теплым, и в полном изнеможении уснул.
Не успел Берт Хиггинс примоститься поудобнее возле Нэнси Маркхэм, как она неожиданно подала голос:
— Ну как там у тебя с Джорджи, а, Берт?
Он похолодел.
— Думаешь, я не замечаю, как ты по ночам шастаешь в его спальню?
Берт дрожал от страха, и это было на руку Нэнси: теперь по крайней мере она знает, как его прижать, и это просто здорово. Да, здорово!
Она расхохоталась:
— Воображаю, Берт, что скажут твои дружки, когда пронюхают, что ты трахаешь мальчиков!
Он схватил ее за горло своими железными пальцами.
— Ну и что же ты, Нэнс, собираешься делать?
Она опять засмеялась, без какого бы то ни было намека на страх.
— Кто? Я? Ничего! Я в твою жизнь не лезу! Каждый сам по себе. Единственное, что мне от тебя нужно, так это деньжата.
Берт убрал руку с ее горла, зажег стоявшую на ночном столике свечу, лег на спину и уставился в потолок.
— Ты хочешь сказать… что просто закроешь на все глаза?
В голосе его звучало сомнение.
— Нет. Не просто. Давай договоримся, сколько ты мне за это отвалишь, а потом делай что хочешь.
— За деньги ты, я смотрю, сына родного готова продать?
Нэнси закурила, выпустила дым через нос, повернулась к нему:
— Пока деньги — сила, готова.
— Что же, Нэнс, все в порядке. Называй сумму.
— Еще пятерик в неделю — и заметано.
Берт подумал.
— Три монеты, и баста.
— Пять, или забудем об этом.
— Ладно, пять так пять. Ну а мы с тобой как же?
Нэнси притушила окурок, задула свечу.
— Все так же. Что было, то и будет. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Нэнси.
Она мгновенно уснула. А Берт размышлял еще некоторое время. Даже ему, видавшему виды, было не по себе. За каких-то пять фунтов в неделю Нэнси Маркхэм продала собственного сына!
Спустившись вниз, Джордж увидел на диване громко храпящего Берта и, когда тот заворочался, устраиваясь поудобнее, улыбнулся своей загадочной улыбкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});