Читать интересную книгу Красная комната. Пьесы. Новеллы - Август Стриндберг

– Возмущает, мой старичок! Ну что ж! Я как-нибудь сама справлюсь со своими невзгодами, но ведь ты всегда стараешься взвалить на…

– Ты хочешь сказать – свалить!

– Я хочу сказать – взвалить, взвалить на меня все свои невзгоды и огорчения. Послушай! Разве это ты мне обещал, когда мы поженились?

– Ну ладно, хватит! Во всем, что ты говоришь, нет ни смысла, ни логики! Продолжай! Они приходили все пятеро, мама и пять сестер?

– Четыре сестры! Не очень-то ты любишь своих родственников.

– Твоих родственников! Да и ты их не слишком жалуешь!

– Не слишком! Я их просто не переношу.

– Так, значит, они были здесь и выражали свое сочувствие по поводу того, что твоего деверя прогнали со службы. Они прочли об этом в «Отечестве»? Не так ли?

– Именно так! И они совершенно обнаглели – заявили, что это хоть немного собьет с меня спесь.

– Высокомерие, моя старушка!

– Спесь, сказали они; я никогда не унижалась до подобных выражений.

– А ты что ответила? Наверно, задала им перцу?

– Уж можешь не сомневаться! Старуха пригрозила даже, что ноги ее больше не будет в этом доме!

– Правда? Так и сказала? Как по-твоему, сдержит она слово?

– Не думаю. Но старик наверняка…

– Не надо называть своего отца стариком, а то кто-нибудь услышит.

– Неужели ты думаешь, я могу себе это позволить при посторонних? Но, между нами говоря… старик больше никогда сюда не придет.

Фальк погрузился в глубокие раздумья. Потом снова заговорил:

– Твоя мать самолюбива? Обидчива? Ты ведь знаешь, я не люблю обижать людей! Скажи мне, где ее слабое место, где она наиболее уязвима, и я постараюсь не причинять ей боль.

– Самолюбива? Ты же сам знаешь, по-своему – да. Если, например, ей скажут, что мы пригласили гостей, а ее и сестер не пригласили, она никогда больше не появится в нашем доме.

– Ты уверена?

– Можешь не сомневаться!

– Меня поражает, что люди в ее положении…

– О чем ты болтаешь?

– Ну, ну! Почему все женщины такие обидчивые! Послушай, так как дела с твоим союзом? Какое вы ему придумали название?

– «За права женщины!»

– А что это такое?

– Как что? Женщина должна иметь право сама распоряжаться своей собственностью.

– А разве у тебя нет такого права?

– Нет, такого права у меня нет!

– И какой же собственностью ты не имеешь права распоряжаться?

– Половиной твоей, мой старичок! Я, как твоя супруга, имею все права на твое имущество, вернее, на наше общее имущество.

– Господи, кто вбил тебе в голову подобные глупости?

– Это вовсе не глупости, а дух времени, понятно? Новое законодательство должно предоставить мне право при вступлении в брак распоряжаться половиной нашего имущества, и на эту половину я вольна купить все, что мне заблагорассудится.

– И когда ты это купишь и растранжиришь все деньги, я буду обязан еще и содержать тебя? Ничего себе, ловко придумано!

– Ну так тебя заставят, а не то попадешь в тюрьму! Закон карает всякого, кто отказывается содержать свою супругу.

– Ну нет, так дело не пойдет! А вы уже хоть раз собирались? Расскажи!

– Пока что мы работаем только над уставом на подготовительных заседаниях.

– И кто же это?

– Жена ревизора Хумана и ее милость госпожа Реньельм.

– Реньельм! Весьма почтенное имя! Кажется, я уже слышал его раньше. А что там с союзом кройки и шитья, который вы собирались основать?

– Все в порядке! Только не основать, а учредить! И представляешь, как-нибудь вечером к нам приедет пастор Скоре и прочтет проповедь.

– Пастор Скоре – превосходный проповедник и вращается в высшем свете. Ты молодчина, моя старушка, и правильно делаешь, что избегаешь дурного общества. Нет ничего опаснее дурного общества. Эти слова моего покойного отца стали одним из моих главных жизненных принципов.

Супруга собрала со стола в свою кофейную чашку хлебные крошки. Супруг стал искать в жилетном кармане зубочистку, чтобы удалить кофейную гущу, застрявшую между зубами.

Супруги чувствовали себя несколько неловко в обществе друг друга. Каждый из них знал, о чем в данный момент думает другой, и оба прекрасно понимали, что первый, кто нарушит молчание, обязательно сморозит какую-нибудь глупость и скомпрометирует себя. Мысленно перебирая возможные темы для разговора, они продумывали их и тотчас отвергали за непригодностью; все они были так или иначе связаны или могли быть связаны с тем, о чем они только что беседовали. Фальк безуспешно пытался найти какой-нибудь изъян в сервировке стола, дабы использовать его как повод для выражения недовольства. Его супруга смотрела в окно в тайной надежде увидеть перемену в погоде, но – напрасно.

И тут появился лакей со спасательным кругом в виде газет и доложил о приходе нотариуса Левина.

– Пусть подождет! – распорядился Фальк.

После этого он некоторое время ходил по комнате, скрипя сапогами, дабы своевременно оповестить беднягу, ожидавшего аудиенции в прихожей, о своем высочайшем прибытии.

Левин, на которого эта новая затея хозяина – томительное ожидание в прихожей – произвела достаточно сильное впечатление, наконец был допущен в господский кабинет, где его, дрожащего от волнения, приняли довольно сурово, как просителя.

– Ты принес бланк? – спросил Фальк.

– Кажется, принес, – ответил ошарашенный Левин, выгребая из кармана целую пачку долговых обязательств и вексельных бланков на самые различные суммы. – Какой бланк ты предпочитаешь? У меня векселя во все банки, кроме одного.

Несмотря на значительность происходящего, Фальк не мог не усмехнуться при виде долговых обязательств, на которых не хватало только имени, векселей, выписанных без указания о принятии их к платежу, и опротестованных векселей.

– Ну, тогда Банк канатной фабрики.

– Это и есть тот единственный банк, который нам не годится, потому что… меня там знают!

– Ладно, тогда Банк сапожников, Банк портных, в конце концов, любой банк, но только решай побыстрей.

Остановились на Банке столяров.

– Ну, – сказал Фальк и посмотрел на Левина так, словно тот уже продал ему свою душу, – а теперь иди и закажи себе новое платье; пусть портной сошьет тебе мундир в кредит.

– Мундир? Но я не ношу…

– Молчать, когда я говорю! Мундир должен быть готов к четвергу – на будущей неделе я устраиваю званый вечер. Ты ведь знаешь, что я продал лавку со складом и как оптовый торговец получаю завтра гражданство.

– О, поздравляю…

– Молчать, когда я говорю! Сейчас ты отправишься с визитом на Шепсхольмен! Благодаря своей лицемерной манере держаться и неслыханному умению болтать всякий вздор тебе удалось завоевать расположение моей тещи. Так! Спросишь, как ей понравился званый вечер, который я устраивал у себя дома в прошлое воскресенье.

– У себя дома? Ты устраивал…

– Молчи и слушай! Она вытаращит глаза и спросит, был ли ты приглашен. Тебя, естественно, не пригласили, потому что никакого званого вечера вообще не было. Так! Каждый из вас выразит по этому поводу свое возмущение, вы станете добрыми друзьями и приметесь бранить меня на все корки; я знаю, ты это умеешь. Но мою жену ты будешь всячески расхваливать. Понял?

– Не совсем.

– Это и не обязательно, твое дело только слушать, слушать и повиноваться. И еще: скажешь Нистрёму, что я так занесся, что больше не желаю с ним знаться. Выложи ему все, и тогда хоть раз в жизни ты скажешь правду… Впрочем, не надо. С этим можно подождать… пока. Пойди к нему, наплети с три короба о званом вечере в четверг, о выгодах, которые он сможет извлечь, о бесконечных благодеяниях, блестящих перспективах и тому подобное. Понятно?

– Понятно!

– А потом ты возьмешь рукопись, отправишься в типографию и… тогда…

– И тогда мы ниспровергнем его!

– Называй это как тебе угодно, но все должно быть сделано именно так, а не иначе!

– На вечере я читаю стихи и раздаю их гостям?

– Гм, да! И еще! Постарайся встретиться с моим братом. Разузнай, чем он занимается и с кем водит знакомство! Нужно завоевать его расположение, втереться к нему в доверие; это нетрудно; стань его другом! Скажи ему, что я его обманул, что я чванлив и спесив, и спроси его, сколько он хочет за то, чтобы изменить свое имя!

Бледное лицо Левина подернулось зеленоватой тенью, которая означала, что он покраснел.

– Ну, это, пожалуй, немного гадко, – сказал он.

– Что такое? И еще! Как деловой человек, я хочу, чтобы в делах у меня был порядок! Я представляю поручительство на довольно крупную сумму, которую мне придется уплатить, ясно как день!

– О! О!

– Не болтай! На случай твоей смерти у меня нет от тебя никакого обеспечения. Подпиши-ка мне долговое обязательство на предъявителя, подлежащее оплате по первому требованию; ведь это чистая формальность.

Когда Левин услышал про предъявителя, по его телу пробежала легкая дрожь, и он очень нерешительно и боязливо взялся за перо, хотя прекрасно понимал, что все пути к отступлению отрезаны. Перед его мысленным взором вдруг возникли малосимпатичные парни, стоящие шпалерами с палками в руках; перед глазами – лорнеты, распухшие от проштампованных бумаг нагрудные карманы; он слышит хлопанье дверей, топот ног на лестницах, его вызывают в суд, угрожают, но потом дают отсрочку, и вот на ратуше бьют часы, а малосимпатичные парни берут свои палки на караул и ведут его в колодках к месту казни – тут его отпускают, но его гражданская честь гибнет под топором палача под шумное ликование толпы.