Отец закрыл глаза, утих. Матильда долго смотрела на него, она была в полном смятении.
На следующую ночь все повторилось опять. Но на сей раз больной бредил уже не о Клэр. Он звал другую женщину, представлял, что находится рядом с ней в постели.
– Это прекрасно! Просто чудесно! Твое лоно восхитительно! Оно живет собственной жизнью. – Его лицо исказилось от отвращения. – Не то что у моей жены – холодная, сморщенная дырка.
Он смотрел прямо на Матильду, невидящие глаза горели огнем.
Принцесса отшатнулась. Она больше не желала слушать эти мерзости. Легла, натянула одеяло на голову.
Наутро, как и накануне, отец не помнил о ночном бреде. Он снова был пассивен, рассеян, преисполнен благодарности.
Но Матильду его невольные признания привели в состояние шока. Как кошмарно отозвался он о ее матери! Должно быть, их брак был поистине ужасен. Матильда стала думать о собственном замужестве. Наверно, она такая же, как мать. Называет ли ее Фредерик теми же словами? И чем были так чудесны женщины, которых вспоминал отец? Ни о чем другом Матильда думать не могла. Она страшилась новых ужасных открытий и в то же время жаждала их. В конце концов она решила остаться у ложа больного. Во-первых, у отца не должно было создаться впечатление, что она от него отдаляется, а во-вторых, ни к чему медсестрам слушать этот непристойный бред.
Целую неделю Матильда просидела у изголовья отца, узнала много нового, вдоволь наплакалась – и о своей несчастной матери, и об отце. Окончательно запутавшись в своих чувствах, она решила поговорить с лечащим врачом.
– Понимаете, по ночам он бредит, – сгорая от стыда, начала Матильда. – Он все время говорит, меня не узнает.
Доктор Пикар погладил ее по руке.
– В его состоянии это неудивительно.
– Но то, о чем он бредит…
Матильда не могла заставить себя продолжать. Доктора Пикара она знала с раннего детства.
– Человеческий разум – очень странный механизм, и не всегда благородный, – ответил задумчиво доктор, принимая у горничной чашку чая. – Вы слишком устали. Пожалуй, лучше пригласить ночную сестру.
Матильда энергично замотала головой.
– Вы ведь понимаете, конец близок, – мягко сказал врач.
– Нет, я должна во всем разобраться…
Матильда снова запнулась. В чем, собственно, она хотела разобраться? В том, о чем бредил отец? Или в том, почему он прожил свою жизнь именно так? Заглянув в собственную душу, Матильда поняла, что ей нужен ответ на оба эти вопроса. Она собрала все свое мужество и заявила:
– Я хочу понять, почему он говорит только о своей половой жизни. – Теперь, когда самое страшное было сказано, она смогла закончить свою мысль. – И еще я хочу выяснить, почему эти видения одолевают его именно сейчас.
Старый доктор пожал плечами.
– Я не философ, новомодным психоанализом не увлекаюсь. Но если вам нужен профессиональный совет, обратитесь вот к этим людям.
Он написал на листке бумаги два имени.
Матильда поблагодарила, но в глубине души она знала, что ни доктора, ни философы ей не помогут. И все же листок с именами она оставила. Одно из них, хоть и не напрямую, а косвенно, изменило всю ее жизнь.
5
– Мой отец перед смертью говорил очень странные вещи…
– Странные вещи? – переспросил принц Фредерик, отхлебнул из бокала ароматного вина, насладился букетом и лишь затем взглянул на жену.
Стояло раннее лето. Золотистые лучи заходящего солнца мягко освещали террасу особняка в Нейи. Дурманяще благоухали розы, обвивавшие кружево узорных перил.
– Да, – кивнула Матильда и замолчала, поглаживая по голове любимую борзую отца – собака следовала за ней повсюду. – Очень странные, – прошептала принцесса.
Старый князь умер месяц назад. Все это время Матильда хотела поговорить с мужем, рассказать ему о своих страхах, задать мучающие ее вопросы. Это желание превратилось в подобие навязчивой идеи. Но в суете приготовлений к похоронной церемонии, затеянной помпезно и с размахом, в толпе знатных родственников и официальных лиц, являвшихся с соболезнованиями, поговорить наедине не удавалось. Через два дня семья должна была вернуться в Данию, и Матильда знала, что там у нее тем более не будет такой возможности.
– В предсмертном бреду он говорил о моей матери и о всяких интимных… вещах. – Матильда никак не могла найти нужных слов.
Она взглянула Фредерику в глаза и увидела, что он выжидательно на нее смотрит.
– Он, кажется, говорил про то, что у матери были какие-то… дефекты в ее… женской анатомии.
Кое-как проговорив эти слова, Матильда почувствовала, что Фредерику не по себе. Лицо его приняло замкнутое выражение, он отвернулся.
– Фредерик, а вам хорошо со мной… в этом смысле? – поспешно продолжила Матильда. – Со мной там все в порядке?
Принц резко поднялся, чуть не опрокинув бокал.
– Матильда, я не могу говорить с вами на подобные темы.
Его лицо утратило всегдашнюю багровость и побелело. Фредерик выглядел одновременно разгневанным и беспомощным.
– Я, знаете ли, не француз какой-нибудь, – бросил он на прощание, коротко кивнул и удалился.
Глядя вслед поспешно ретирующейся фигуре мужа, Матильда испытывала к нему жалость. Но это не избавляло от чувства растерянности. Она знала, что Фредерик сейчас уединится со своим любимым секретарем, пухлым молодым человеком, обожавшим кожаные плащи и высокие сапоги, и они вдвоем несколько часов подряд будут обсуждать запланированную на следующую неделю рыбную ловлю.
Если бы принцесса Матильда родилась на полвека позже, женские журналы во всех подробностях объяснили бы ей, как, почему и с какой целью ее психология и физиология устроены именно так, а не иначе. В колонке полезных советов она смогла бы прочитать рекомендации о том, как беседовать на интимные темы с супругом. Однако эпоха, социальные ограничения, отсутствие опыта, наконец, элементарное неумение говорить о сексуальности – все это, вместе взятое, породило в Матильде комплекс вины. Она чувствовала себя неполноценной – такой же, как мать. В течение последующих месяцев этот подспудный страх терзал и мучил принцессу, и даже бурная общественная деятельность не помогала от него избавиться. А вдруг с ней действительно что-то не так? Что, если она, сама того не подозревая, родилась на свет уродиной? К страху примешивалось смутное томление. Несмотря на новые увлечения, несмотря на то, что дети росли сильными и здоровыми, принцесса мучилась от сознания своего несовершенства, была недовольна собой и окружающим миром. Именно тогда, тайком от мужа, она записалась слушательницей на курс психиатрии к профессору де Клерамбо. Матильда надеялась, что эти лекции помогут ей излечиться от страхов и от невежества.