Зачем? Он не знал. Но было что-то жуткое и притягивающее в осознании себя настолько огромным, что две личности, судьбы на несколько мгновений стали целым. Подумалось: «Надо же, абсолютно не похожие звездные системы, а люди одинаковы!» И сразу все пропало. «Блин – странным чужим словом подумал Кир, – надо было не отвлекаться от модели. Именно она – тот якорь, который соединяет». В следующее мгновение ужас, до того сдерживаемый и оттого громоздившийся все выше и выше, накрыл его. Кир вскочил, невольно вскрикнув. Крошки осыпались с колен, стул с неприятным резким ударом опрокинулся на спинку. В крохотном бронзовом зеркале, непонятно кем повешенном в простенке между шкафов, отразилось его испачканное лицо с широко распахнутыми, круглыми от страха глазами.
Кир выскочил в библиотеку, очумело оглядел погруженных в свои заботы работающих людей и быстро зашагал в кабинет Ван Геори, который в его отсутствие был плотно оккупирован старшим техником.
– Архаш! Мне надо прогуляться, обдумать кое-что.
– Иди. У тебя открытый пропуск, – техник рассматривал Кира с непонятным выражением лица, словно уже видел его в таком состоянии.
Кир на секунду замер, всматриваясь, но не решился, ничего больше не сказав, выскочил за дверь.
Не помня себя, пронесся через двор, пересек лабиринты коридоров большого корпуса и, вытерпев медлительное спокойствие вахтеров, пробкой вылетел из кирпичной громады Счетной палаты. Оживленная улица, лето, рядом центр города, мобили и прохожие носятся, не обращая внимания на зной. Едва не попав под колеса, Кир пересек улицу, чтобы спрятаться от обжигающего Соле, и зашагал не глядя вдоль домов. Это была не просто галлюцинация: тут ты – там она, было хуже: и там, и там – ты. К тому же на этот раз все затянулось, и память Кира гудела от чужих чувств, ощущений, знаний, слов, от целого чужого мира. И еще почему-то было стыдно: было ощущение, словно, потеряв это единство, он стал хуже – глупее, трусливее и более одинок. Словно та, уходящая сейчас так неохотно память, жила в лучшей его половине – той, что была безжалостно сорвана ужасом. Это было нестерпимо, никогда Кир, урожденный «ра», не считал себя глупым или трусливым. Внутренне, несмотря на воспитание, он был уверен: мало кто мог быть ровней ему, и этот стержень всегда помогал сохранять достоинство в общении с другими. Сейчас же он страдал: кому приятно узнать, что он недостаточно умен или образован, что его разума не вполне хватает, чтобы правильно оценить происходящее.
Глаза выхватили солидную вывеску: «Психиатр Ван Хорс». Кир замер, рассматривая потемневшую, почти черную бронзу изящной фигурной доски. Ему нужна помощь. Он чувствовал, что сам не справляется. Но чья? Ван Геори? Далеко, да и чем он поможет? Хотя о чем-то же он предупреждал, но сейчас не до него! Голова взбудоражена, тело трясет, может, у него нервный срыв? Или он сходит с ума? Ну так вот – врач.
Кир всегда считал, что его это не касается, что его психика – образец равновесия и устойчивости. Но обратиться к врачу – это новый уровень падения! Нет, он справится. Сам!
– Вы входите? – голос из-за плеча.
Мужчина, прилично одетый, на обочине маячит недешевый мощный мобиль, очевидно, только что небрежно запаркованный хозяином.
– А? Да, – почему-то неожиданно для самого себя бросил Кир и внезапно почувствовал, что успокаивается. – Извините, красивая бронза, – кивнул он на вывеску и потянул за массивную ручку двери.
11
Когда я увидел катер, засомневался. Ну да, конечно, сильно вытянутый, длинный и узкий корпус, тонущая в темноте воды острота носовых обводов не оставляли сомнений в его мореходности. В целом катер напоминал подводную лодку времен Первой мировой, хотя и был целиком сделан из дерева: закрытая палуба, огражденная хлипкой на вид вязью невысоких лееров, узкая и длинная надстройка без видимых архитектурных излишеств, не хватало только носового орудия. Именно о таком я бы и мечтал, будь контрабандистом, но как в нем жить в течение нескольких десятков суток? Он же шириной в миделе метра три, не больше!
Я покосился на Арслава – его довольная физиономия ясно демонстрировала гордость и даже некоторое презрение к сухопутным лохам, не способным оценить всю мощь и величие этого творения неведомых мастеров Саутрима. У меня не было ни малейших сомнений, для чего был предназначен этот аппарат, но вот выдержит ли он, либо его экипаж, заокеанский переход, – вопрос. А ведь среди тех, кому ютиться на этой скорлупе, буду и я, эль. А я уже привык! Где отдельная каюта? Да что там каюта, гальюн тут где?
– Пришли? – еще один индеец, только абсолютно лысый – капитан.
Одет просто, по-матросски, одобрительный кивок в сторону моей загорелой лысины – морской волк в местном исполнении.
– Угу, – буркнул я, уже привыкший не здороваться.
– Дед Русмел, знакомьтесь, это Илья.
– Да кто же его не знает? Давай, Илья, забирайся!
Я с сомнением посмотрел на небольшой, но чертовски тяжелый сундучок, стоявший у ног. Казалось, что даже эту малость некуда будет пристроить в тесноте покачивающейся на воде сигары, а ведь у меня еще пара ящиков с самым необходимым: линзы, инструменты, одежда, клей и прочее. Запас провианта для моего предстоящего кукования на острове погрузили загодя.
Русмел проследил за моим взглядом, крикнул в глубину темного проема открытой двери надстройки:
– Тормел, споткнуться тебе о якорь, грузи вещи пассажира!
На палубе нарисовался заспанный мужичок, в отличие от Русмела, явный мулат, возможно, что даже и с востока, протиснулся мимо капитана и в два шага взбежал по прогибающимся мосткам на пирс. Я поспешил подхватить сундучок – отвоеванный с боем настоящий маяк скелле – ключевой элемент задуманной экспедиции. Если удастся удачно расположить его, буду прыгать прямо от Плоского мыса, где имелся такой же его собрат, как блоха, туда и обратно, и никакие контрабандисты или скелле мне будут не нужны. Прыгнул, поработал и назад – вкусно обедать и мягко спать.
Вопреки ожиданиям, меня ждала полноценная каюта – узкий ящик в носовой части катера по правому борту. Там вполне можно было лежать и даже спать в относительном одиночестве, но вот гальюна на борту предсказуемо не оказалось. При хорошей погоде свои дела надлежало делать на небольшой площадке на корме, при сильной же качке, или в темноте, или… короче, почти всегда в персональном ведре, закреплявшемся в специальном ящике. Незамысловатое устройство оснащалось своеобразным креплением сбоку, что позволяло, протянув через него конец, ополаскивать посуду потоком океанской воды.
Экипаж составляли всего три человека. Поскольку мне все равно делать будет нечего,