Читать интересную книгу Паруса в огне - Валерий Гусев

Но это нас не огорчило. Мы были счастливы победой. Она не только вселила в нас законную гордость, но и дала надежду благополучно добраться до своих берегов.

Мы подняли плотик с «добычей» на борт, как вдруг услышали где то за кормой:

— Гитлер капут!

— Аллес капут! — машинально отреагировал Одесса-папа и, сообразив, бросился на корму.

За кормой, вцепившись в баллер руля, болтался в воде немецкий матрос.

Одесса-папа одним рывком за шиворот выхватил его из воды, обезоружил — выдернул из кобуры длинноствольный «люгер», снял с пояса штык-нож.

— Попался, фашистская морда!

— Нихт фашист! — У немца дрожали губы, синевой подернулось лицо. — Нихт фашист! Их бин телеграфист!

Одесса-папа и тут среагировал мгновенно.

— Доложи Командиру, — приказал он мне. — Радиста выловили!

Подошли Командир и Штурман. Штурман говорил по-немецки.

— Товарищ старший лейтенант, — горячо шептал ему Одесса-папа, — скажите ему: «Починишь ра цию — мы тебя отпустим».

— Ты что, охренел, мальчик из Одессы? Отпустим! Шиссен его к Гитлеровой бабушке!

— Нихт шиссен! — опять закудахтал, трясясь всем телом, немец. — Их бин телеграфист!

— Ладно, — сказал Штурман. — Найди ему что-нибудь переодеться и отведи в радиорубку.

Одесса-папа взял немца за шиворот и повел к люку. Тот продолжал бить себя в мокрую грудь:

— Их бин Карл!

— Ду бист фашистская морда, — упрямо стоял на своем Одесса-папа. — Тебя утопить мало.

— Их найн фашист! Их бин пролетариат! Карл Маркс!

— А я — Федя Энгельс! — И Одесса-папа спустил вождя международного пролетариата в люк. Головой вперед.

Ободренные, даже чуть зазнавшиеся, мы снова легли на свой курс.

— Ну, вот, — услышал я, как сказал Командир Штурману, — мы нашли тактику. Мы победим. Мы вернемся к своим. — И он взглянул на паруса, усмехнулся.

Море — оно большое. И в нем своя жизнь. И в нем многое случается. И загадочное, и неожиданное. Иной раз слушаешь старого моряка про Летучего Голландца, про другие корабли-призраки, про морских чудовищ, способных заглотить судно тонн на двадцать, — и думаешь: здорово брешет, бычок в томате. А вот когда сам поплаваешь, походишь по морям-океанам, и не в такое поверишь. И сам такое можешь рассказать, что никто тебе не поверит. Кроме старого моряка.

Многое в море случается. Особенно — встречи, неожиданные и необыкновенные. Вот и у нас получилась такая встреча. Перед последним боем нашей дорогой «Щучки»…

Освоились мы с парусами, несем вахты как обычно. Только, конечно, наблюдение усилили. Оно и понятно: нам ведь теперь ни удрать, ни нырнуть, ни отбиться. Только маскироваться да пробираться темным коридором, по стеночке. Вздрагивая от каждого шороха, прячась от каждого встречного огонька…

— Прямо по курсу шлюпка!

Сначала решили, что шлюпка пуста. Либо смыло ее с палубы, либо сорвало взрывной волной со шлюпбалок. Но шлюпка шла под парусом. И этим парусом кто-то управлял.

— Шлюпка наша, — определил наблюдатель. — Сменила галс, уходит от нас.

— Не догоним, — определил на глаз Боцман, — узла на два шибче нас идет. А шлюпочка нам очень сгодилась бы.

— Поднять флаг! — скомандовал Командир. — Дать ракету!

На шлюпке послушно упал парус. Когда мы подошли к ней, она встретила нас, ощетинившись автоматными стволами.

— Свои! — крикнул Боцман. — Отставить боевую тревогу! Швартуйтесь к нашему борту!

Человек, сидевший у руля, привстал. А мы… мы чуть не упали! Сжимая румпель окоченевшей рукой, на корме сидел Егорка Курочкин, сын первого капитана нашей «Щуки». А в шлюпке лежали трое раненых моряков.

Одесса-папа опомнился первым, перегнулся через леер:

— Вот это номер! Егорка! И что вы тут делаете?

— Грибы собираем, — сердито отозвался Егорка и, выпустив румпель, подул на застывшие пальцы, отогревая их.

Ну что? Что тут спрашивать? Картина ясная, катер погиб. Часть экипажа оказалась в шлюпке, посреди холодного и враждебного моря.

— Раненых забирайте! — сердито приказал Егорка. И, подхватив автомат, перебрался на «Щучку».

Раненых устроили в кают-компании, перевязали, накормили, порадовали фронтовыми «соточками». Они уже было блаженно задремывали, но разом вскинулись:

— Егорка где? Спит? Умаялся герой. Он ведь, пацан малый, нас от верной гибели выручил…

Катер был подбит тяжелым снарядом с эсминца, разлетелся как спичечный коробок.

Егорка пришел в себя в шлюпке. Она лениво качалась среди необозримого холодного и пустого моря. Сверху яростно светило холодное солнце. Вокруг сверкала морская вода. В шлюпке стонали раненые моряки. Боцман Ваня, моторист Уткин и радист Лебедев. Под решетчатыми сланями шлюпки плескалась красная от крови вода.

Егорка приподнялся, оглядел горизонт — он был ровен и пуст.

Боцман пошевелился, открыл глаза и сказал с трудом, прерываясь:

— Если ты… Егорка, шины… мне на… ногу… наложишь, то я помогу тебе перевязать… ребят.

Егорка сноровисто отодрал рейку от сланей, переломил ее пополам и, по указаниям боцмана, наложил рейки ему на ногу, примотал их толстым шнуром.

Боцман разжал зубы, вздохнул и сказал прерывисто:

— А теперь вот что… Слушай, сынок, мою команду.

Шлюпка легонько покачивалась на мертвой зыби.

Раненые стонали. Старшина командовал. Егорка выполнял.

В кормовом отсеке нашелся анкерок с пресной водой и неприкосновенный запас из нескольких банок консервов, пачки сахара и спиртовки. Кое-какие медикаменты: вата, бинты, йод, аспирин в таблетках, сода. Под носовой палубой — свернутый парус.

По указаниям боцмана Егорка напоил матросов, перевязал как смог их раны, отчерпал со дна шлюпки воду и уложил всех поудобнее.

— Так, юнга, гляди теперь на компас. Куда стрелка кажет? Вот так, да? Садись за весла, разворачивай носом на зюйд, к нашему берегу пойдем.

Около часа Егорка ворочал тяжелые длинные весла, поглядывая на компас. Потом разжег спиртовку, вскипятил немного воды, заварил чай и размочил в нем сухари. Покормил раненых.

Стемнело. Небо затянулось тучами. Посвежело, рябь поднялась. Над ней колючий снег помчался.

— Ложись, Егорка, — сказал боцман, — я вахту подержу. Отдыхай, малец.

Егорка растянул парус, укрыл им раненых и сам прикорнул сбоку.

Ночь пролетела мгновенно. Откинув край паруса, Егорка увидел на фоне уже светлого неба сгорбившегося на корме у руля боцмана. Он всю ночь просидел, направляя шлюпку к нашему берегу.

Егорка выбрался из-под паруса и, поеживаясь от холода, перебрался на корму.

— Ложись, дядь Вань, я тебя сменю.

Боцман едва сумел разжать ладонь и оторвать руку от дубового румпеля. Ползком, подтягивая непослушную ногу, перебрался на Егоркино место.

Сказал:

— Если что — сразу меня побуди. — И тут же провалился в сон.

Егорка поудобнее уселся, поплотнее запахнул бушлат и взялся за румпель. Ветер был небольшой, попутный, бесснежный, и сидеть на руле было не сложно — чуть-чуть пошевеливай его время от времени, выравнивай нос, следи, чтобы шлюпка не «рыскала» и строго держала курс к южному берегу, где оборонялись наши войска.

Через два дня кончилась вода, подошли к концу продукты. Раненым становилось все хуже: постоянная качка, холод, соленые брызги, жажда и голод не способствовали заживлению ран.

А тут еще их обнаружил вдруг немецкий самолет-разведчик. И спикировал прямо на шлюпку.

— Маскируйся! — скомандовал боцман.

Егорка сначала не понял — как это можно замаскироваться в открытом море? Парусом накрыться?

Но все получилось иначе. Боцман лег грудью на борт, безвольно свесив к воде руки и голову. Моторист Уткин навзничь раскинулся на корме, распахнув бушлат и обнажив забинтованную окровавленными бинтами грудь. Радист Лебедев безжизненно скорчился на днище шлюпки. И Егорка от них не отстал.

Глядишь сверху — полна шлюпка погибших матросов. Немецкий летчик так и решил. Однако на всякий случай дал очередь по шлюпке. Она почти вся прошла стороной, только одна пуля гулко ударила в днище, и в небольшую пробоину тут же забил фонтанчик морской воды.

Егорка плотно зажал отверстие ладонью, а боцман отщепил ножом кусочек планширя и забил отверстие пробкой.

Поплыли дальше.

Но положение осложнялось, нужен был отдых на суше. Хотя бы короткий, чтобы собраться с силами, подкрепиться. И когда впереди возник небольшой островок, они взяли на него курс.

Егорка первым сошел на берег, захватив анкерок. Вода была нужна прежде всего. И никто, кроме него, не мог ее добыть — все лежали в изнеможении или без сознания. Даже крепкий боцман не мог удержаться от стонов.

Вблизи берега Егорка сразу наткнулся на замерзшую лужу, проколотил каблуком лунку, приник к воде… И тут же вскочил, отплевываясь: вода была горько-соленая. Морская. Видно, забрасывало ее сюда штормовой волной.