поднатаскал тебя лагерный народ, вам ведь и поговорить больше не о чем, кроме как о статьях, сроках отсидки и кто куда поедет после освобождения. Так вот – ты не поедешь. Будет снова суд. И вам переквалифицируют статью.
Бережной поднял глаза на полковника. Теперь в них была не затаенная тоска и упрямство, в них был откровенный страх. Надо ему помогать, подумал Стас, а то он решил, что я его на понт беру. И он заговорил уже совсем другим тоном. Даже не говорил, а как будто советовался:
– Понимаешь, теперь установлено, что выстрел был. И гильза к делу была приложена еще с того самого дня. И пуля нашлась. И человек, который вскрытие тела делал, сознался, что скрыл огнестрельную рану, не отразил ее в акте. Все бы ничего, Бережной, но теперь и пистолет нашелся, из которого стреляли в того майора. Заказ это был, чистейшей воды заказ.
Осужденный сидел и молчал, глядя в сторону зарешеченного и забранного сеткой окна. Надо дожимать, он еще не все понял.
– Бережной, ты слушаешь меня? Ты давай, въезжай быстрее в проблему. Пистолет этот «грязный», за ним хвост тянется приличный. Мы свое дело знаем, нам времени много не надо, чтобы по цепочке выйти на заказчика и на того, кто пистолетик этот в руки стрелявшего вложил. А когда мы его прижмем к стенке, он успеет шепнуть своим дружкам, что вы единственные живые свидетели этой сделки и участники этого бездарного спектакля, который был разыгран на ночной улице восемь лет назад. А раз живые, то можете заговорить. Зарежут вас, Бережной. И времени у меня уговаривать тебя совсем не осталось. Мне еще ехать и разговоры разговаривать с Агаповым и Лыжиным. А вы в разных местах сидите. Мотайся по всей стране, сопли вам вытирай! Одно твое слово, и ты с этой минуты под защитой государства как важный свидетель. Промолчишь – ну и пропадай пропадом. Без тебя обойдемся.
– К Агапову не ездите, – тихо сказал Бережной. – А Макар подтвердит. Если что, то я с ним переговорю. Он Агапова боится. Он всего боится. Он уже вышел, наверное? Ему меньше нас всех давали.
– Да, Лыжин на свободе. А почему ты не советуешь ехать к Агапову? Ему жить надоело?
– Я не знаю точно, его дела. Но только должок за ним был, и у него другого выхода не было, как только соглашаться. Я не знаю, может, и деньги заплатили.
– Кто стрелял? – коротко спросил Крячко.
– Я не знаю. Откуда-то слева, со стороны детской площадки, кажется, выстрел был. Я не видел его. Да мы с Макаром и не били этого милиционера почти. Так, чуток. А Агапов как с цепи сорвался. Мы его уже оттаскивать стали, а тут выстрел. А потом Агапов его еще и ножом ударил. «Тикаем!» – кричит. Ну, мы в разные стороны. Да какое там, столько ведь свидетелей. Минут через пять нас патрульные всех повязали. А выстрелов никто и не слышал со стороны. Там петарды бахали, фейерверки пускали. Праздники же.
– То есть вы с Лыжиным не знали, что вам придется участвовать в драке, тем более в убийстве милиционера?
– Мы че, больные? Кто же хотел сюда попадать?
– Наверное, больные и есть, – покачал головой Стас. – Не вылечился ты, Бережной. Для тебя еще есть разница: убить милиционера и сесть в колонию. А должно быть единым целым: преступил закон – наказание неотвратимо! Ладно, сейчас не воспитывать тебя надо, а истину искать. Ты свой выбор сам делай.
В ярославской колонии Крячко ждал сюрприз. Когда машина свернула с шоссе и, попетляв по узкой асфальтированной дороге среди леса, подъехала к административному зданию, у входа сыщика ждал высокий худощавый подполковник и молодой, какой-то взъерошенный капитан. То ли мешковато сидевшая на нем форменная рубашка, то ли торчавшие вихрами непослушные короткие волосы создавали такое впечатление. Но выглядели оба офицера как-то виновато.
– Полковник Крячко, – протянул руку Станислав. – Вы должны были получить предупреждение о моем приезде.
– Да, мы получили, – кивнул начальник колонии, пожал руку и представился: – Подполковник Рыжов. А это начальник оперативной части капитан Овчинников. У нас не очень радостное для вас известие, товарищ полковник.
– Что, воду горячую отключили? – процедил Крячко сквозь зубы, сразу поняв, какого рода неприятность появилась.
– Осужденный Агапов покончил с собой, – бесцветным голосом сказал Овчинников.
Стас еле сдержался, чтобы не выругаться, услышав, что лишился важного свидетеля, чьи показания могли очень помочь в расследовании многих дел. Опытный сыщик сразу сообразил, что это не случайность, что Агапов покончил с собой сам или ему помогли. Причина была как раз в том, что Крячко отправился в поездку по колониям допрашивать эту троицу и пытается снова разобраться в том, как на самом деле был убит майор Морев. Если сам, то он очень кого-то боится. Вот и попытались устранить Агапова. А это означает, что в Усть-Владимирове утечка оперативной информации. И об этом срочно должен узнать Гуров.
– Как это произошло? – спросил Крячко начальника колонии.
– Он вскрыл себе вены ночью в санузле.
– Чем?
– Заточенной монетой. Наверное, на промзоне на станке заточил. Готовился.
Овчинников проводил московского полковника на территорию. Отряд находился на работе, и в жилой зоне было пусто, только уборщики мели у входа да внутри кто-то мыл полы. Они прошли в тот самый санузел, где обнаружилось тело.
– Вот здесь, – показал Овчинников на низкую металлическую эмалированную раковину для мытья ног. – Он вскрыл вены на руках и подставил их под теплую воду из крана.
– Вы уверены, что это самоубийство? – строго посмотрел в глаза капитану Стас.
– Уверен! – неожиданно с вызовом ответил оперативник. – Не смотрите на меня так. У нас сейчас тут такое начнется, такие проверки пойдут, в том числе и по оперативным мероприятиям, по раскрытию по горячим следам. Мы все сделали как положено.
– Ладно, капитан, ладно! – осадил Овчинникова Крячко. – Не надо горячиться. В любом случае это ЧП, и отвечать администрации колонии придется. И не важно, что я по этому поводу думаю. Я должен уехать отсюда полностью уверенный, что Агапов умер сам, а не от чьей-то руки. Или наоборот.
– Виноват, товарищ полковник, – нервно дернул щекой