Добивается всего, что хочет. Захочет иметь – заимеет. Быть захочет – будет.
– Ты и назад через окно? – злиться на его колкость невозможно. Отрицать – бессмысленно. Поэтому Полина тянется к лицу и гладит, пока может.
Гаврила кивает, ловит ладошку, целует подушечки пальцев по одной… Ладонь в середине. Задерживается губами там, а глазами на ее глазах. У Полины снова сводит низ живота. Он будто всё еще раз за разом толкается в неё.
– В душ только…
После чего отрывается, откатывается, оставляя Полину наедине с собой на бессмысленно широкой кровати.
Садится на ее край, подбирает с пола вещи.
Своей наготы не стесняется. Как и того, что он то ли всё еще, то ли опять возбужден.
Обходит кровать, позволяя Полине собой любоваться. Сначала торсом, потом спиной и ягодицами.
Полине приходится сдерживать себя и губу закусывать, чтобы не увязаться следом за ним с предложением спинку потереть. Но это совсем неразумно. Вдвоем из душа они в случае чего ну никак не выберутся. А если их застукают – это будет конец всему. Поэтому…
Гаврила тормозит у самой двери, сжав пальцами ручку. Немного думает, оглядывается…
Полина отмечает, что в его взгляде что-то изменилось. Это тревожит. Она немного ёжится…
– Ты про просьбу мою помнишь, Поль? – как оказывается – не зря. Он впервые задает этот вопрос вот сегодня.
Полина кивает на автомате, хотя у самой ускоряется сердце. Стыдно рядом с ним быть такой трусихой. Стыдно брать только, и практически ничего взамен не давать.
– Не думай, что я шучу или для красного слова… Я готов. Хочу. Ты же не считаешь, правда, что верх моих мечт в окно к тебе лезть, чтобы коснуться, пока папа не видит?
Она, конечно же, не думает. Но его слова мурашат. Им минуту назад так хорошо было, а сейчас на кончике языка горечь. Она не хочет его обесценивать. Она его любит сильно.
– Долго играться так не будем.
Произносит спокойно, но в словах чувствуется твердость… И холод.
– Я тебя услышала…
Полина отвечает то единственное, что сейчас готова. У нее сердце сходит с ума. Он хочет от нее слишком многого, но потерять его – чертовски страшно.
Девушка следит, как Гаврила кивает. Открывает дверь в душевую, включает там свет, замыкается…
Через несколько секунд включает воду, а Полина сворачивается, обнимая руками колени. Ей от одной мысли страшно, что скажет отец в ответ на её: «папа, я влюбилась в своего водителя».
* * *
В ее ванной больше не слышен шум воды. Значит, Гаврила скоро выйдет. Полина ждет этого момента, уже одевшись и приведя лицо с волосами в порядок перед зеркалом. Смывать с кожи воспоминания об их близости совсем не хочется.
Она пойдет в душ перед сном… Если ей удастся сегодня заснуть.
Полина слышит, как Гаврила шуршит в ванной. Уверена, когда он выйдет, снова будет ласковым и нежным. Они еще ни разу не расстались на плохой ноте. Он её слишком любит, чтобы мучить. Но это не отменяет того, что сказал правду. И что подобный разговор повторится еще много раз, если она не начнет шевелиться.
А она… Боится. Просто боится и всё тут. Потерять то, что имеют сейчас, не обрести ничего…
Подходит к двери, которая ведет из её комнаты в длинный темный коридор. Открывает замок медленно и аккуратно, чтобы без щелчка. Просто выглянуть хочет, а потом снова закрыть.
Открывает на щелочку, прислушивается…
Не хочется встретиться ни с кем на обратному пути. Ей бы вообще не выходить, а лучше – выйти вместе с Гаврилой в окно, но эти варианты не рассматриваются. Рано или поздно к ней поднимется мать или отец.
Сначала ей кажется, что в коридоре никого – тихо. Потом же слышится движение.
Еще немного – и тянет фруктово-дымным запахом. Слышатся голоса.
– Бесит так…
– Что?
Которые Полина знает с детства. Знает, как менялись. Росли. Это Марьян и Артурка. Зачем-то поднялись сюда. Уединиться, наверное. Покурить... В торце большое окно. Открыли, наверное. Дымят…
И не то, чтобы таятся. Говорят громко довольно. А от мысли, что они с Гаврилой так легко пропустили мимо ушей приход посторонних людей, по спине Полины холодок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Да всё, блять. Всё…
Всё бесит Марьяна. Это ясно по словам. Слышится в интонации. Но Артур не бросается утешать друга. В обычной своей манере молчит.
– Отец мне мозги вынул все. Доебывается по поводу и без. Весь вечер сегодня в спину тычет. К Полине подойди… К Полине подойди…
Марьян передразнивает очень унизительно. Пусть Полина никогда не записывалась в фанатки их с Варей отца, но по отношению к своему такого себе не позволила бы.
– А нахуя мне к ней подходить? Динамит сучка…
Оскорбление в своей адрес заставляет скривиться. Полине захотелось тут же закрыть дверь, но она себя остановила.
Марик замолк ненадолго, слышно, что затягивается и выдыхает.
– Кстати, её ж ебет какой-то хрен. Знаешь?
А потом задает вопрос. Разговоры о ней без неё очень отличаются от слов, которые парень обычно адресует Полине лично. Никаких тебе малинок. Мандаринок тоже нет.
– Варька что-то ляпала такое…
Артур бубнит невнятно, Марьян реагирует смехом.
– Всем распиздела сестренка…
И Варю добрым словом поминает. А Полина мысленно бога благодарит, что не рассказала подруге почти ничего важного.
– Натягивает нашу недотрогу ебарь какой-то. Сука… Я как думаю об этом, грохнуть хочу. Я, блять, хороводы водить должен, а эта дрянь мелкая…
Полине даже не обидно, что она «дрянь». Умом понимает, что и слушать дальше не надо, но зачем-то слушает…
– Ты знаешь, с кем она? – Артур задает вопрос не из любопытства. Просто оправдывает ожидания. Ему вряд ли интересно знать, кто «натягивает недотрогу». В отличие от Марьяна и его сестры.
– Нет. Я Варьку по-всякому пытался развести на информацию – она нихуя не говорит. Глазами хлопает, но я думаю – тупо не знает. Полина, сука, в загадочность играет…
Знал бы он, почему, не поверил бы. Но он, благо, не знает.
А вот грязью ее поливать продолжает.
– Кароч мне нужно эту сучку побыстрее приручить. Пока этот уебок не вылез. Обидно, конечно, что с блядью дело иметь придется. Но сосать научится хоть. А может уже умеет, раз этот цацки дарить начал… Мне сосать будет, пока не прощу.
Полина и сама не сказала бы в какой именно момент, но ее начинает потряхивать. Очень хочется выйти и дать в морду.
Даже не честь свою отстоять, а тупо заткнуть рот. Ей всегда было похуй на мнение Марьяна. Но слушать, как тебя поливают, никому не в удовольствие.
Тем более, в её доме. Тем более, такими словами.
Но делать этого нельзя. Проглотить надо. Запомнить и проглотить.
Полина очень медленно тянет дверь на себя, держа ручку опущенной вниз.
Закрыть. Вернуть на место. Тихо защелкнуть. Всё делает правильно, а развернувшись, холодеет. И сердце в пятки тоже.
Потому что Гаврила уже не в ванной. Он за спиной был. Теперь – перед глазами. Только смотрит не в них. А туда, где еще недавно была щель. Где докуривают, наверное.
Полине кажется, что страх сковал, до момента, пока он не делает еще один шажок к двери.
Что будет дальше – представить не сложно.
Это она проглотить может. Он – не позволит. Убьет просто. Головой вниз спустит или язык вырвет. Она же помнит того мужчину в подворотне…
Она же так боялась подобной встречи… Неделю вымаливала у Гаврилы слово, что он не будет попадаться на глаза никому из тех, кого когда-то встретил в Акуле.
И он свое слово сдержал, но из-за нее…
Испытывая зверский страх, Полина делает шаг наперерез, обнимая Гаврилу, вжимаясь в него всем телом…
Всё равно пятится, потому что он не останавливается, а ей не хватает сил противостоять, стоя на носочках…
Полина обнимает еще сильнее, шепчет в шею:
– Пожалуйста, Гаврюш… Пожалуйста… Не надо…
Умоляет так искренне, как никогда в жизни. На колени встала бы. Потому что самое страшное – это дать ему выйти из спальни. Или чтобы в спальню вот сейчас зашли, увидели их, всё поняли...