— Какая земля!.. — влюбленно смотрит на поля Василий. — Прямо руки чешутся, пахать охота…
Другой кивает головой в знак согласия. Третий — мой сосед по койке Андрей. У него изумленные глаза и белая, прозрачная кожа. Долгие месяцы лежал он в госпитале, и теперь, под весенним солнцем, словно под рентгеном, сквозят под кожей голубые тонкие жилки.
Вдали налево показывается станица.
Шагаем молча и сосредоточенно. За поворотом слышно движение, доносится громкий женский смех, от которого у Андрея расширяются ноздри, белое лицо заливает румянцем. Выражение глаз становится еще более удивленным.
Жители освобожденной станицы пашут. Мужчин не видно, всюду девушки и женщины.
Василий смотрит на плуг и качает головой.
— Не так, не так, глубже надо…
И тут же с юношеской легкостью подбегает к плугу, сбрасывая на ходу вещевой мешок.
— Сестрица, голубушка, дай-ка мне попахать, дай!..
Женщина уступает ему плуг.
Василий плюет на свои широкие ладони, берет сильно, но нежно оба рога, неторопливо налегает на лемех. Плуг, как побежденный бык, падает на колени перед сноровкой и силой хлебороба, сверкающий лемех врезывается в землю. Василий словно сливается с плугом.
— Но-о-о!.. — кричит он лошадям, медленно продвигающимся вперед. Под лемехом опрокидывается и раскрывает свою теплую грудь черная, рыхлая земля.
— Вот это да!.. — восхищается женщина-пахарь.
Василий продолжает пахать, друг за другом ложатся борозды. Вот он ловко поворачивает в сторону плуг, и когда подходит к нам, я замечаю, что из его синих глаз катятся слезы.
— Ну, ладно, Василь, ты не на поливку вышел, — насмешливо замечает товарищ.
Андрей занят черноглазой украинкой и смотрит на нее с неприкрытым восхищением. Черноглазка жадно разглядывает нежное лицо солдата.
— Боже, какой же вы нежный!..
— Если бы я вас обнял, вы сказали бы другое…
Лукаво щуря глаза, девушка подходит к Андрею.
— Ну, если вы такой храбрый, пойдемте к нам в станицу…
Василий с сожалением оставляет плуг. Он растирает в ладонях землю и нюхает ее.
— Земля всюду одинаково пахнет…
Мы прощаемся с женщинами и продолжаем свой путь. Никто из нас не пытается прервать тишину. Весна и дорога извиваются перед нами. В одном месте дорога расстается с весной и сворачивает к фронту. Василий долго еще растирает в руках землю, лицо же Андрея озарено улыбкой.
А дорога все идет вперед…
Я шагаю по пути, ведущему на фронт, и мне так хочется глубже вдохнуть это опьяняющее весеннее тепло, так хочется, но я стыжусь этого. Я, солдат, сражающийся за весну, стыжусь ее, своего кредитора.
Я не валяюсь на зелени, не рассказываю просыпающимся цветам о своей любви, о тоске и оставленном где-то далеко моем счастье.
Вокруг грустные, готовые заплакать тучи. Слышен гром. Что это, весенняя гроза или грохот наших пушек? А впрочем, не все ли равно, ведь наши пушки грохочут в борьбе за весну, от имени весны…
Снова привет тебе, фронт!..
Я возвращаюсь в свою часть. Не скрою, что на фронте труднее быть в первый, чем во второй раз. Конечно, во всех случаях ты знаешь, что идешь не на свадьбу, но твои представления о боях очень далеки от действительности. Теперь мне уже ясно, что я не буду застигнут врасплох, не проведу бессонных ночей в самоанализе, не убегу от врага.
Я добираюсь до своей части. Старые друзья принимают меня с радостью.
— А говорили, что ты безнадежен… Ну, молодец, что остался жив, молодец, — приветствует меня начальник штаба так, словно жить или умереть зависело от меня.
Назначаюсь командиром взвода той же роты.
— Отдохни, а завтра уедешь. До свидания.
Я выхожу из штаба.
… За окном опьяненная солнцем весна, опьяненный весной сад и опьяненный любовью старший лейтенант, мой единственный товарищ в этой избе. Он любезничает со штабной поварихой, румяной, хорошенькой Марусей.
— Маруся, дорогая, вот кончится война — увезу тебя в Кривой Рог, честное слово.
— Эх, мужчины, мужчины!.. Что, если бы я верила вам? Да ведь у меня приглашения во все концы Советского Союза, не хватало мне только твоего Кривого Рога…
— Гм-гм… — прочищает горло старший лейтенант. — То есть, как это понять?
— Пойми как хочешь, — горячится Маруся, — и какое время говорить о любви? До того ли! Положим, я люблю тебя, а дальше что?..
— Марусенька, дорогая моя…
Я не смотрю в их сторону, сердце мое как-то сладко ноет… Весна, любовь…
8 апреля 1943 года
В окопах сыро.
Очень долго мы просидели у высоты N. Бесполезные атаки истощают полк. Немцы словно прилипли к нашей земле и никак не хотят оторваться. А что же дальше? Долго еще нам сидеть в этой грязи?
А весна!.. По утрам она улыбается ясными глазами, солнце купается в осевшей на зелени росе, украшая поле миллионами бусинок. Опьяняющий аромат весны и запах пороха с переменным успехом борются за жизнь и смерть. Борются и солнце и дождь. Полдня принадлежит солнцу, полдня — дождю. То же и с нашим настроением. Вместе с утренним солнцем улыбаются и бойцы. Атакуют высоту, атакуют энергично, а если невозможно прорвать оборону противника и приходится отступать на старые рубежи, то хмурятся бойцы. До позднего вечера тогда несутся к траншеям противника сильные очереди трехэтажной ругани. Дождь дополняет остальное.
— Так прилипли к нашей земле, словно в ней отцовские лопаты сломались, — ворчит Сергей.
Сергей, мой спаситель, снова мой связной. Немца, ударившего меня прикладом, он прикончил тут же, избавив меня от второго удара. Он вытащил меня из-под огня и вместе с медсестрой доставили в санбат. Сергей снова со мной.
Сергей — душа парень, из его синих глаз так и льется доброта. Но какие только дерзкие мысли не возникают в его голове. Вчера он выглянул из окопа и говорит мне:
— Товарищ лейтенант, вокруг нашего окопа полно подснежников, вы знаете?
— Ну и что же?
— Хочу пойти нарвать.
Не сомневаюсь, что он говорит серьезно, но поощрять его желание не могу. Это равносильно самоубийству. Я ему так и говорю.
— Эх, — улыбается Сергей, — они могут убить меня и без того. Да я не верю, что меня убьют.
— Вот еще оптимист нашелся!.. На этом гладком поле, чтобы убить человека, не надо быть и снайпером.
Сергей умолкает.
Немного погодя прибегает связной командира.
— Скорей, командир тяжело ранен!..
Бегу на командный пункт. Лейтенант Попов дышит с трудом. Осколок снаряда, разорвавшись на бруствере окопа, смертельно ранил его в легкое. Глаза полузакрыты и уже угасают, но он все же замечает меня.
— Лейтенант… мой конец настал, останешься за меня…
Я молчу.
— Повтори приказ!.. — произносят его потрескавшиеся губы. — Повтори!..
Повторяю.
— Так…
Потом:
— Пока не стемнеет, никуда меня не уносить, слышите? Убьют и вас и меня… Слышите?..
Попов теряет сознание, подоспевшая на помощь медсестра начинает перевязывать рану, а я возвращаюсь в свой взвод. Темнеет. В окопах большое оживление. Говорят о ком-то.
— Настоящий герой…
— Головорез!..
— А я говорю, что это просто глупость, — сердито качает головой пожилой боец, которого все зовут Палашей.
— Что у вас случилось?
Сергей идет навстречу с букетиком подснежников. Я понимаю, что произошло. Папаша начинает его прорабатывать.
— Послушай, парень, это не геройство, а просто хвастовство, парад. Ты знаешь, чем кончаются такие глупости?..
Сергей машет рукой.
— Я, Папаша, пошлю их моей любимой.
— Больше таких глупостей не делай, — строго говорю я.
Сергей послал в письме несколько подснежников любимой девушке. К вечеру командир роты скончался…
Я и Сергей сидим у телефона на командном пункте. Звездная ночь. В соседнем блиндаже две дежурные девушки из санитарного пункта тихо напевают:
И пока за туманамиВидеть мог паренек,На окошке на девичьемВсе горел огонек…
Девушки притягивают Сергея, как магнит, вызывая у него беспокойство и умиление. Лиц их в темноте не видно, но это не мешает Сергею подойти к ним, расхвалить их красоту и преподнести уже вянущие подснежники. Девушки довольны.
— Вы настоящий кавалер! Если вы такой хороший, надо полагать, наш новый командир еще лучше…
— Лучше, лучше, но говорите тише, иначе он услышит вас. Эх вы, хохотушки!..
Девушки действительно начинают хохотать.
Поздно ночью в блиндаж входит командир батальона.
Утром роты будут пополнены, высота должна быть взята. Произойдет большое сражение, сигнал к нападению — красная ракета. С нами танковая бригада.