Эндрю еще некоторое время чувствовал сильную слабость, так что не могло быть и речи о тяжелом физическом труде. Оставалось целыми днями бродить по улицам, надеясь, что каким-то чудом подвернется работенка. Он припомнил, что в юности приезжал в Лондон и с такой же настойчивостью искал романтических приключений. Разум и тело изнывали от беспомощности и безнадежности и жаждали хоть какого-то применения.
Как-то раз Эндрю очутился на набережной, и ему показалось, что он видит своих сыновей. У парапета, глядя на волны, стояли двое белокожих пареньков примерно их возраста и телосложения. Эндрю рванулся было к ним, но вовремя замедлил шаг, поняв, что обознался. Однако могло ведь случиться, что они учились в Ибадане и знали Робина и Джерими. Он стал переходить улицу, чуть не угодив под колеса «роллс-ройса». Белый шофер посмотрел на него с осуждением; нигерийские бизнесмены, занятые беседой, так и не подняли голов.
Мальчики тоже были погружены в какой-то важный разговор. Вслушиваясь в долетающие до него слова, Эндрю делал вид, что заинтересованно разглядывает горизонт.
– Итуно очень славный, – говорил младший. – И никакой не хвастун. А ведь он – сын вождя.
– И Акки такой же, – подхватил старший. – Он пригласил меня к себе на следующие каникулы. У них огромный домище рядом с Ифе. – Мальчик смущенно хихикнул. – Я даже сморозил глупость: думал, что они йоруба, потому что там живет это племя, а они – собо…
– Трудно во всем этом разобраться. Он действительно пригласил тебя погостить?
– Да, на неделю. Я сразу написал об этом папе. У них бассейн в сто футов длиной!
Даже не сами их слова, долетавшие до слуха Эндрю, а скорее их тон заставил его вспомнить детство, школу, площадку для игры в «пятерки» и разговор мальчиков-евреев, который ему однажды довелось подслушать, – в нем сквозила точно такая же неуверенность и хвастливая претензия на допуск в общество, которое все равно отвергнет их, и мальчики это знали. Эндрю было тогда тринадцать лет, и он Уже умел смотреть в корень, не обращая внимания на внешние обстоятельства, однако тогда ему не хватило сострадания, чтобы не почувствовать презрения к этим изгоям.
Эндрю вспомнил про свой помятый костюм и стоптанные башмаки. Мальчики все еще не замечали его. Он побрел прочь.
Мадлен получила новое письмо от Дэвида, столь же краткое, ободряющее и бессодержательное, как и первое. Эндрю не знал, ответила ли она ему; она ничего не говорила об этом. Дэвид, как и Кэрол, был очень далеко от них – и географически, и во всех прочих смыслах. Эндрю никогда прежде не представлял себе, что между двумя людьми может существовать близость, подобная той, что возникла между ним и Мадлен. В былые времена он отнесся бы к подобной перспективе с сомнением, даже брезгливостью, однако действительность была такова, что каждый день проходил у него в предвкушении момента, когда она вернется в их лачугу и они снова будут вместе. Иногда он начинал раздумывать о том, что произойдет, когда к ним присоединится Дэвид, поскольку казалось весьма маловероятным, чтобы Кэрол поступилась ради него благами, которые ей удалось приобрести. Однако эти мысли не вызывали у него беспокойства: он завоевал Мадлен и не сомневался, что сможет сохранить ее. Даже в тяжелейших обстоятельствах, когда каждый день приносил дополнительные подтверждения его неспособности хоть как-то изменить положение, грозившее полным физическим истощением, это заставляло Эндрю с надеждой взирать в будущее. Иначе он давно бы уже поддался черному отчаянию.
* * *
Дождь лил почти без перерыва; им негде было искать убежища от всепроникаюшей духоты. Район превратился в топкое болото, испускающее невыносимое зловоние, которое усугублялось невыносимой влажностью. Эндрю почти все время проводил в хижине, выскребая пол и стены и стараясь придать комнатушке хотя бы отдаленное сходство с цивилизованным жилищем. В редкие моменты, когда сквозь обложные тучи проглядывало солнце, он выбирался наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и слонялся среди напоминавших пещеры прилавков, уходивших в дурно пахнущие недра трущоб по обеим сторонам превратившихся в реки улиц.
Как-то раз Эндрю забрел на рынок Идумагбо. Он уже давно приобрел привычку бродить босиком, с закатанными до колен штанинами; это спасало обувь и облегчало чистку одежды после прогулки. Местные негры, у которых он перенял эту практику, не обращали на него ни малейшего внимания; более того, Эндрю замечал, что и другие белые, живущие неподалеку, поступают так же. Он шатался по рынку, разглядывая водопады белых и голубых тканей, разноцветные бусы, присыпки и пудру на многочисленных прилавках, сам не сознавая, зачем ему это нужно. Остановившись у очередного прилавка с амулетами и уставившись на аккуратную пирамиду обезьяньих черепов, он вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо.
Человек, проявивший к нему интерес, оказался нигерийцем в белоснежном одеянии; на вид ему можно было дать лет двадцать пять, он был высок, широк в плечах, его лицо лоснилось от здоровья и уверенности.
– Простите, сэр, – начал он, – нельзя ли с вами побеседовать?
Незнакомец говорил по-английски почти без акцента, но очень певуче. Эндрю почувствовал себя польщенными его назвали «сэром» и проявили безупречную вежливость.
– Конечно. Можете располагать мною.
– Я представляю нигерийское телевидение. Мы делаем регулярную программу. Рубрика называется «Ежедневно».
Вы наверняка ее смотрели.
– Нет, – сознался Эндрю, – не смотрел.
– Сегодня мы пришли с камерами на рынок. Нам хотелось бы снять что-нибудь интересное, чтобы привлечь внимание телезрителей. Вот как тут… Европеец – англичанин? – перед прилавком с амулетами – в этом что-то есть, понимаете?
– Да, – сказал Эндрю, – понимаю.
– Англичанин, – повторил телевизионщик, – тем более знавший… м-м… лучшие дни… Если бы вам захотелось нам помочь, просто позволить вас снять – как вы, к примеру, делаете покупку…
– Я не могу себе этого позволить, – покачал головой Эндрю.
– Разумеется, на наши деньги. И кое-что сверх того лично вам, как бы «деш». Обычно это стоит десять шиллингов, но для европейца фунт – вас устроит?
– Спасибо, – сказал Эндрю, – вполне устроит.
– Может быть, вы позволите задать вам несколько вопросов? Смею вас уверить, в них не будет ничего унизительного для вас.
Эндрю дождался камер. К первому африканцу присоединился его коллега, и завязался спор, что именно Эндрю станет покупать. Выбор был широк: тушки птиц, сушеные крысы, летучие мыши, надутые желудки и пузыри, кишки и лапки. Наконец они остановились на каком-то малопонятном зеленоватом предмете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});