Он увидел упавший на пол открытый гримуар и опустился на одно колено, чтобы его поднять, но снова поморщился, потянув омертвевшую мышцу. Ариман чувствовал себя так, словно целый месяц без отдыха провел в сражении, и его тело оказалось на грани полного истощения.
Убрав гримуар под замок, он сменил стихарь на темно-красную тунику с капюшоном, отделанную слоновой костью и соболиным мехом. Тело настоятельно требовало отдыха, но главному библиарию предстояла еще одна встреча, о которой он и не догадывался до сегодняшнего полета в Великом Океане, едва не ставшего смертельным.
Полотнище шатра отодвинулось, и вошел Собек, всем своим видом выражавший беспокойство. Вместе с ним в шатер проник и слегка остывший ночной воздух.
— Мой лорд, все ли в порядке?
— Все хорошо, Собек, — ответил Ариман.
— Я слышал твой крик.
— Это был интересный полет в эфире, Собек, только и всего, — сообщил Ариман и набросил на голову капюшон. — Кое-кто из хищников решил поживиться за мой счет.
— И ты собираешься уходить?! — воскликнул Собек. — Тебе необходим отдых, мой лорд.
— Нет, — покачал головой Ариман. — Мне необходимо кое-кого повидать.
Волки устроили себе логово у самой Горы, в тени мертвых камней. Палатки воинов выстроились по кругу, а в центре был установлен шатер Скарссена. Ариман увидел рядом с ним высокий тотем, воткнутый в каменистую почву: огромный волчий череп, увешанный волчьими хвостами длиной с руку смертного человека и длинными, словно кинжалы, клыками.
Едва он подошел ближе, из сумерек вынырнули тени мощных убийц, напомнивших ему хищников, от которых он с трудом спасся чуть раньше. Шесть зверей, с трудом различимых в темноте, неслышно подошли ближе и ощетинились.
Они остановились, и на острых клыках блеснул отраженный свет звезд. Хищники напрягли мускулы, готовясь к броску.
— Я пришел встретиться с Охтхере Судьбостроителем, — произнес Ариман, чувствуя себя глупо, обращаясь к животным.
Самый крупный волк запрокинул голову и издал мощный вой, расколовший тишину угасающего вечера.
Ариман ожидал, что волки отойдут в сторону, однако они не двигались с места, преграждая проход в лагерь своего господина. Он сделал шаг вперед, но волк, только что известивший хозяев о его приходе, обнажил клыки и угрожающе заворчал.
Позади волков появилась еще одна тень — высокий воин в гранитно-серой броне и с длинным посохом, увенчанным орлом из золота и серебра. Длинная борода Космического Волка была пропитана воском, а на гладко выбритом черепе плотно сидела обычная кожаная скуфейка. Ариман сразу же его узнал.
— Охтхере Судьбостроитель, — произнес он.
— Да, это я, — ответил Космический Волк и окинул его внимательным взглядом. — Ты ранен, твоя туманная плоть повреждена.
— Я был неосторожен, — сказал Ариман, не совсем понимая его слова, но улавливая общий смысл.
Судьбостроитель кивнул:
— Это верно. Я видел, как ты преследовал вийрд, и не знал, какие стаи охотников собираются для совершения убийства. Как ты мог их не заметить?
— Я уже сказал, что был неосторожен, — повторил Ариман. — А как ты меня нашел?
Судьбостроитель рассмеялся, и его смех не давал повода усомниться в его искренности.
— Для этого не надо большого мастерства, — сказал он. — Я ведь Сын Шторма, и океан душ знаю не хуже, чем моря вокруг Асахейма.[43] Когда в небе набухает Глаз Волка,[44] кузница мира переворачивается, и лозоходцы ищут спокойные места, неподвижные среди общего непостоянства. Я искал спокойствие и нашел тебя.
Большая часть речи Судьбостроителя не имела смысла для Аримана: слова звучали слишком архаично, а их значения ничего не говорили тому, кто не был уроженцем Фенриса.
— Тогда я задам другой вопрос: зачем ты меня искал?
— Пойдем, — позвал его Судьбостроитель. — Поговорим.
Не дожидаясь согласия Аримана, рунный жрец зашагал по направлению к мертвым камням. Волки расступились, давая им пройти, и Ариман, настороженно поглядывая на зверей, тоже пошел в сторону менгиров, торчавших из земли, словно черные зубы.
Воин осторожно обходил камни, стараясь до них не дотрагиваться, затем обернулся к подошедшему Ариману.
— Якоря мира, — произнес Судьбостроитель. — Островки спокойствия. На этой планете бушует Шторм, но здесь тихо. Они неизменны и неподвижны, как Асахейм.
— Агхору называют их мертвыми камнями, — добавил Ариман.
Волки тихо расселись вокруг, не спуская с него желтых глаз.
— Подходящее название.
— Так ты собираешься сказать, зачем меня искал?
— Чтобы тебя узнать, — поведал Судьбостроитель. — Амлоди привез вызов твоему лорду, а я прилетел к тебе. Азек Ариман, твое имя известно рунным жрецам Космических Волков. Ты искусный странник. И ты такой же, как я, Сын Шторма, и я знаю о твоей связи с вийрдом.
— Вийрд? Мне незнакомо это слово.
— Ты не с Фенриса, — произнес Судьбостроитель, словно других объяснений не требовалось.
— Тогда просвети меня, — теряя терпение, попросил Ариман.
— Ты хочешь, чтобы я раскрыл секреты своего ремесла?
— В противном случае нам не о чем будет разговаривать.
Жрец улыбнулся, продемонстрировав острые зубы.
— Ты стремишься сразу к самой сути. Хорошо. В общих чертах, вийрд — это судьба, участь.
— Будущее, — добавил Ариман.
— Иногда, — согласился Судьбостроитель. — На Фенрисе мы познаем его во время переворота кузницы мира, когда меняется лик планеты. Одни земли поднимаются, а другие обречены на гибель. Вийрд показывает нам, как прошлое и настоящее влияют на будущее и как будущее затрагивает прошлое. Потоки времени текут, сливаются, разрываются, но они навеки вплетены в великую сагу Вселенной.
Ариман начал понимать слова рунного жреца, услышав в них отголоски учения Корвидов.
— «Судьба непреложна»,[45] — процитировал Ариман, и Охтхере рассмеялся:
— Да, верно. Этот гаут[46] знал, что говорил.
Ариман перевел взгляд на Гору. Он чувствовал, как из-за общности в понимании тайн его первоначальная враждебность к рунному жрецу постепенно слабеет. Как бы сильно ни различались их учения, некоторые суждения Космического Волка его заинтересовали. Это совсем не означало, что он мог доверять Охтхере, но первый шаг был сделан.
— Что ж, ты меня разыскал, — заговорил Ариман. — И что дальше?
— Ты и я — Сыновья Шторма, — сказал Судьбостроитель, вторя мыслям Аримана. — А братья не должны быть чужими друг другу. Мне известна сага о прошлом твоего Легиона, и мне известно, что ничто так не подстрекает людей к убийству, как страх перед тем, чего они не понимают.