помянуть-то, были бездетные».
Свое описание Мологской обители отец Павел завершает именами священнослужителей: «В полверсте от монастыря на поле были две риги с крытой ладонью и три больших сарая, где хранилась — мякина, солома и другие принадлежности. Вблизи находились дома для священнослужителей.
1-й протоиерей — Николай Разин, помер в г. Мологе в крайней бедности.
2-й протоиерей — Димитрий Сахаров, умер в г. Тутаеве, где много лет служил в церкви Покрова Вожией Матери. 3-й дьякон Димитрий Михайлович Преображенский, умер в Питере у сына.
4-й псаломщик Александр Никольский. Где умер? Не знаю.
Тут же стояли дома, где жили вдовы да дети умерших церковнослужителей; жена священника о. Иоанна Торопова с грудой детей, жена псаломщика Константина Ивановича Смирнова с охапкой детей и все мал мала меньше. Тут же стояли два дома, в одном жили старые девы, дочери дьякона Константина Морева, а в другом какие-то родственники протоиерея Константина Студитского.
Это были последние насельники и слуги обители святителей Христовых Афанасия и Кирилла и иконы Тихвинской Богоматери».
Глава V. «Город воли дикой, город буйных сил…»
Некоторое время после закрытия монастыря Павел Груздев жил дома, с родными. Мать, Александра Николаевна, даже надумала женить сына. Мечта «купить гармоню» для Павлуши не оставляла ее.
«Господи, на что же мне гармоня-то?» — отговаривался Павел.
«Жениться надо, семью пора заводить», — не унималась мать. «Да соловецкие чудотворцы! Да как жениться-то? У меня женило ветром побило. В своем округе никто и не знаком», — шутливо вспоминал о. Павел. Но на уговоры матери согласился. Запрягли двух лошадей, поехали в соседний Брейтовский район. «Мамка не ездила, бабка со мной да тятя». В одной из деревень указали им дом с подъездом, ворота тесовые, крашеные. Зашли, на иконы перекрестились, хозяевам поклонились. Бабка Марья Фоминишна, старуха умная, речь повела как опытная сватья:
— Вот, милые хозяева, у вас, говорят, товар есть, а у нас купец.
Выходят пять девок, дочери хозяйские, красавицы, все дородные, в широких сарафанах, платки на груди повязаны. «Что ж делать-то? — опешил жених. — Которая хорошая-то? Да все одинаковые!»
— Кто же невеста из вас будет? — допытывается сватья.
— Все невесты, — отвечает хозяин. Сел Павлуша рядом с одной из них.
— Как же тебя зовут? — спрашивает.
Молчит девка. «Я и поглажу ее — все равно молчит. И высоко, и низко — ну, везде гладил. Молчит, зараза, никак не разговаривает».
— Бабка, — не выдержал Павлуша, — немая девка-то!
И тут вдруг она говорит:
— Ты откуда приехал?
— Вот, мол, оттуда.
— А мимо нашего сарая ехал?
— Ехал.
— И глядел, какой сарай-то хороший?
— Да глядел я на него!
— А видал — хоро-о-шая куча? Это я наср…ла!
— Ба-а-бка! — вскочил с места жених. — Поедем домой! Ду-у-ура!
Запрягли лошадей, вернулись домой. Больше Павла Груздева женить не пытались. А был у отца его Александра Ивановича фронтовой друг еще со времен Первой Мировой войны, принявший постриг в обители преподобного Варлаама Хутынского в Новгороде — иеродиакон Иона Лукашов. В тяжкие дни войны с германцами, когда их взвод попал в окружение, и голодать пришлось так, что варили и ели кожаные ремни, помощник командира взвода Лукашов (а командиром был сам Александр Иванович Груздев, в то время унтер-офицер) дал обет: если удастся выжить, посвятить свою жизнь Богу. К нему-то, бывшему своему боевому товарищу, а ныне отцу Ионе, и обратился с письмом Александр Иванович: «Я к тебе пришлю Павёлку». Монахов в Хутыни было в то время уже очень мало, наместником до последних дней оставался архимандрит Серафим. И Хутынская братия с радостью приняла двадцатилетнего изгнанника из разгромленной Мологской обители, чтеца и звонаря Павлушу Груздева.
«Льется монастырский благовест волной, льется над широким Волховом рекой…» — запоет, бывало, отец Павел среди застольной беседы, вспомнив любимый Новгород. «Как я любил этот красавец город!» — признается он в своих дневниках.
Мологские и новгородские земли соседствовали испокон веков — и даже основание Афанасьевского Троицкого монастыря, или, как он назывался в старину — Холопьего на Песках, одна из легенд связывает с новгородцами. Отдаются гулким эхом предания в темных сводах истории, и молясь у раки с мощами преподобного Варлаама Хутынского, послушник Павел, без сомнения, слышал это из глубины веков идущее эхо. Иначе разве оставил бы он в своих тетрадях такое количество исторических сведений и преданий, связанных с Великим Новгородом!
Из древних северных городов Господин Великий Новгород выделяется ярким и сильным характером (а города, как и люди, имеют свой характер, свою судьбу). Принято считать Киев матерью городов российских, но Великий Новгород был отцом Руси: только Ильменские поселенцы именовались в древности славянами, и это название перешло позднее ко всем славянам, и святой апостол Андрей Первозванный, по словам летописца Нестора, был у озера Ильмень — «прииде в Словены, идеже ныне Новгород».
Именно новгородцы, убежденные советом своего старейшины Гостомысла, вместе с Кривичами, Весью и Чудью отправили посольство за море, к Варягам-Руси, сказав им: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет: идите княжить и владеть нами». И северная часть нашего отечества стала называться Русью, по имени князей Варяго-Русских, и старший из них Рюрик, по кончине братьев своих Синеуса и Трувора, основал Монархию Российскую.
А уже после того единоземцы Рюриковы Аскольд и Дир отправились из Новгорода в Константинополь искать счастья и, увидев на высоком берегу Днепра маленький городок Киев, завладели им и стали княжить до тех пор, пока Олег не привел малолетнего князя Игоря, сына Рюрика… Великий Новгород на севере, Киев на юге, словно соперничая в богатстве и благочестии, почти одновременно стали возводить свою Святую Софию Премудрость Божию: Софийский храм в Киеве заложен в 1037 году прежним правителем Новгорода Ярославом Мудрым, София Новгородская — в 1045 году старшим сыном Ярослава, новгородским князем Владимиром.
Отец Павел любил торжественную красоту Софийского собора, великолепно знал его историю и святыни. Удивительно, как юноша из провинциального Афанасьевского монастыря с образованием «один класс церковно-приходской школы» сумел так изучить и исследовать историю всех многочисленных храмов и обителей Новгорода. Но любовь к чтению, пытливый ум и превосходная память сформировали тот могучий запас знаний, который был в своем роде уникальным и восхищал всех, кому отец Павел хотя бы частично открывал его, хотя сам батюшка прикидывался «стариком-дураком». Еще в Мологе, когда после выхода известного указа закрыли все церковно-приходские школы, в том числе и Афанасьевскую, где выучились отец, тетки и вся груздевская родня, восьмилетний Павёлка, проучившись всего «полторы зимы», сам стал осваивать книжную-премудрость:
— Пасу ли скот, занят ли работой на монастырской