Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тише вы там! — сердито прикрикнула на них обладательница черной косы. — Сколько народу с ДТП возили, все тихо ехали! На базаре что ли?! С пробитой головой, а туда же… в больницу она не хочет!
Час спустя Вита сидела возле Наташиной больничной кровати и, наклонясь, вслушивалась в ее тихий голос, рассказывавший, что же все-таки произошло. Время посещений уже закончилось, но Вита ухитрилась вымолить себе полчасика и теперь с тревогой думала, как быть дальше. Наташа получила среднее сотрясение мозга, и ей предстояло не меньше двух недель провести в больнице, где Вита присматривать за ней никак не сможет. В палате, помимо Наташи, находилось еще четыре женщины, и их присутствие, равно как и полное отсутствие, несло в себе опасность — в первом случае Наташа не удержится и начнет их исследовать, во втором — снова займется собой. Что же делать — держать ее на снотворном?
— Я постараюсь, — твердила Наташа, — я им не позволю…
— Ты рассказала, как накрыла… как будто накрыла их волной. Ты можешь так делать в следующий раз, когда они появятся, — предложила Вита. «Если они еще вообще существуют, — подумала она про себя, — господи, до чего же я запуталась в ней, а у меня еще и себя хватает!» — Может, это снова сработает.
— Да, но при этом мне ведь приходится быть внутри себя.
— Тьфу ты, черт! — Вита сжала виски ладонями — не столько, впрочем, от отчаяния, сколько для того, чтобы украдкой проверить — есть ли температура. Температура была. — Ну… постарайся их как-нибудь глушить. Будут говорить — не отвечай. Не слушай, — в радиоприемнике одной из больных Витас испустил особенно душераздирающий вопль, и та поспешно прикрутила звук. — Вот, кстати, завтра принесу тебе твой приемник и наушники. Слушай побольше российской эстрады — никакие келет не выдержат.
— Так ты завтра придешь?
— Ну естественно. Я постараюсь приходить каждый день, а если в какой-то и не смогу, то позвоню — я уже договорилась, тебя предупредят. И будь любезна не делать больше никаких глупостей!
— Я… — Наташа слегка передвинула голову на серой подушке и поморщилась. — Я не буду… но все же… может, тебе лучше уехать, а? Сколько можно? У тебя ведь своя жизнь… и вообще опасно тебе… со мной.
— Равно как и тебе со мной, — устало заметила Вита и посмотрела на часы. Ей не хотелось спорить, не хотелось убеждать в чем-то Наташу и в чем-то убеждать себя, утешать, решать какие-то вопросы. Ей хотелось попасть наконец домой, крепко заснуть и хотя бы несколько часов ни за что не отвечать.
— Нет, я не об этом… они… одно время… я даже не могу понять, как мне такое пришло в голову… наверное, это были их мысли… был момент, когда я… или не я… хотела, чтобы ты умерла… ты придешь домой — там, в моем пакете, среди листов… снотворное…
— Все, хватит, — Вита выпрямилась, потирая затылок, — больше я ничего слушать не хочу. Я больше не могу здесь находиться. А тебе советую подумать… не копаться в себе, а просто подумать. То, что ты сегодня сотворила, — это чертов эгоизм, ясно?! Может, тебе действительно казалось, что ты совершаешь что-то толковое, но это чертов эгоизм!
Наташа съежилась, точно Вита занесла над ней руку для удара.
— Это…
— Что — жестоко? Больно? Да. И, наверное, это хорошо, ты знаешь. Я не изменила своего отношения к тебе, но теперь я довольно часто буду разговаривать с тобой именно так. Потому что, к сожалению, по-моему, только язык боли на тебя действительно действует. Не смотри так на меня — ты взрослый человек, учись воспринимать все конструктивно, а не дуть губы и заливаться слезами. Если ты не будешь мне помогать, я ничего сделать для тебя не смогу.
Дверь палаты отворилась, и в нее заглянула кудрявая рыжеволосая головка молоденькой медсестры, с которой Вита уже успела мило познакомиться.
— Все, Катюша, прощайтесь, уже без десять девять, а договаривались до без двадцать!
— Да, ухожу, ухожу! — Вита просительно улыбнулась ей, снова повернулась к Наташе и зашептала: — Смотри, не забывай, что я здесь по паспорту Катерина Михайлова. Все, до завтра справляйся сама — я тут уж ничем помочь тебе не могу. Воюй сама и запомни — что бы не случилось — никаких больше картин, твоих картин, понимаешь? Ни при каких обстоятельствах! Приучи себя к мысли, что так рисовать ты больше не будешь никогда. Потому что еще одна-две картины — и тебе конец, понимаешь?! Ну, все. Да пребудет с тобой сила!
Боль и печаль вдруг слетели с лица Наташи, и она тонко хихикнула.
— Я тоже в детстве любила «Звездные войны»!
— Вот и думай о детстве. Пока.
Из больницы Вита поехала прямо домой, никуда не заглядывая и ни о чем не думая. Анализировать происшедшее не хотелось. И думать о том, что будет дальше, не хотелось. Не хотелось ничего. Кое-как добравшись до квартиры, она наглоталась антибиотиков и забралась в постель, даже не поев — сама мысль о еде вызывала тошноту. Ее колотило, она чувствовала себя совершенно разбитой, и, натянув одеяло до подбородка, Вита вдруг ощутила животный страх. Заболевать настолько серьезно ей доводилось лишь пару раз, и всегда рядом кто-то был, но сейчас рассчитывать приходилось только на себя. Она закрыла глаза, потом снова открыла и посмотрела на выключатель. Следовало погасить свет сразу, и теперь придется вылезать из-под одеяла и идти на другой конец комнаты — страшно далеко. Стуча зубами, она откинула одеяло и встала, сделала несколько шагов к двери, но тут же повернулась и подошла к креслу, рядом с которым белел Наташин пакет с рисовальными принадлежностями. Вита засунула в него руку, но пакет тотчас же податливо повалился набок, и тогда она ухватила его за нижние уголки и вывалила все содержимое на пол. Долго искать не пришлось, и вскоре она, болезненно сощурившись, пристально разглядывала упаковки снотворного, чувствуя боль, обиду и странную жалость. Потом подняла голову и посмотрела на шкаф, где любовно пристроенный Наташей, стоял ее, Витин, портрет, даже с такого расстояния светившийся неземной чистотой и нежностью.
Ты мой друг.
Почему ты меня не убила?! Ты ведь на самом деле хотела меня пристрелить…
— Нет, — сказала она с неожиданной безадресной досадой, — нет. Только не ты.
Слова прозвучали пугающе в пустой комнате, словно их произнес кто-то чужой. Вита поспешно встала, выключила свет и снова залезла под одеяло. От собственного бессилия ей хотелось выть. Схимник тогда сказал ей, что она совершенно бесполезна… хоть он и имел в виду совсем другое, но она и вправду была совершенно бесполезна. Вот уже несколько месяцев, как она стала совершенно бесполезна — толку от нее было не больше, чем от сгустка дыма, чем от сна, глупого и лживого видения. Бег от химер к химерам — вот и все, что получалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Увидеть лицо - Мария Барышева - Ужасы и Мистика
- Говорящие с... - Мария Барышева - Ужасы и Мистика
- Второй - Ята Петри - Ужасы и Мистика