Брат Альфонсо не появлялся, и Клифтон оставил для него запечатанное письмо. Потом поболтал немного с Джо, потрепал его по плечу, как взрослого, после чего поднял и поцеловал в веснушчатую мордочку.
— Скажешь мадемуазель Антуанетте, что я жалею… ужасно жалею, — шепнул он.
Еще не рассвело окончательно, когда он входил в Метабетчуан. Он разбудил Трамблэ, и они вдвоем разыскали человека, у которого был наемный автомобиль. Небо подернулось уже розовым, когда они выехали на дорогу, направлявшуюся на северо-запад.
Солнце поднималось, все оживало вокруг. Первобытная простота здешней жизни, красота только что омывшейся дождем природы — все это веяло на Клифтона таким миром и покоем, что их, он это чувствовал, не могли бы вытравить из души его никакие мучения, физические или моральные.
Здесь не было толпы. Домики поселенцев были разбросаны редко и отделялись друг от друга большими лугами, долинами и холмами; а селения, в одну линию вытянувшиеся у дороги, напоминали редкие старинные гравюры, вдруг ожившие. Порой казалось, что автомобиль, с его шумом и запахом газа, оскверняет эти места.
Клифтон не застал Жанно в Робервале, но в полдень отходила лодка в Перибонку, а в четыре часа в тот же день Самуэль Шапделэн вез его в тележке лугами, поросшими голубикой, и ужинал он уже в главном депо Компании, на берегу Мистассини.
Он сам удивлялся перемене, какая произошла с ним за этот день. Образ Антуанетты Сент-Ив и мысль о ней не покидали его ни на минуту, но в то же время, в области подсознательной, начиналась здоровая реакция. Он по крайней мере убеждал себя в этом. Линия поведения в будущем в отношении ее для него ясна. Он, вероятно, никогда больше не увидит мадемуазель Сент-Ив. Он не утешал себя сомнительными соображениями, а принимал как факт то, что благодаря своему образу действий упал в глазах Антуанетты очень низко; она, надо думать, презирает его не меньше даже, чем презирает Ивана Хурда.
Эта мысль причиняла ему боль, от которой он не пытался освободиться, и в то же время разжигала в нем потребность действовать, готовиться к приближающемуся моменту решительной схватки с Иваном Хурдом. Теперь он имел двоякую цель: он должен очистить себя в глазах презиравшей его девушки и в то же время отомстить за отца.
Боолдьюк, заведующий базой на Мистассини, приготовил к его приезду целую кучу карт, отчетов, информационных сведений. Они дополнили нарисованную в Квебеке Денисом картину, и Клифтон с Боолдьюком просидели далеко за полночь, разбираясь в них. Хурдовские ставленники еще с июля приступили к работе, и к настоящему времени у них было готово семнадцать лагерей. Глубокие складки залегли на топорном лице Эжена Боолдьюка, когда он на карте указывал Клифтону их расположение. А на прошлой неделе брат его, Делфис Боолдьюк, в самом лесу, как хорек, следивший за происходящим, обнаружил, что все эти лагеря соединены телефоном с главной базой Хурда. Дело невиданное. С какой целью?
— Компания не станет тратить деньги ради развлечения своих рабочих, — говорил Боолдьюк. — Лагеря рассчитаны на триста человек, и благодаря телефону в любое время дня или ночи эти триста человек могут быть двинуты, по желанию Хурда, в любое место. Вот для чего проведен телефон.
Мало того. Начиная с озера святого Иоанна, на протяжении шестидесяти миль, Хурду и им приходилось пользоваться одной и той же дорогой, и братья Боолдьюки пересчитали буквально всех, отправлявшихся на работу к Хурду. Прошло сто четырнадцать человек, а в лесах было свыше двухсот пятидесяти. Отсюда следовало, что Хурд, с какими-то темными намерениями, посылает людей через горы и окольными путями. Он собирает армию и скрывает ее силы от противника.
С этой целью границы его охраняются патрулями, и без письменного разрешения никто туда проникнуть не может. Делфису приходилось собирать сведения по ночам. Северным путем люди Хурда получили огромное количество материалов: тонны динамита, целые обозы продовольствия. Тридцать лошадей работают в лагерях и на дорогах, из них шесть упряжек, раньше занятых здесь.
По сравнению с тем, что делалось у Хурда, лагеря Лаврентьевского общества казались положительно вымершими. В лесу у них не больше сорока двух человек, считая лесничих и шестерых инженеров. Среди ста четырнадцати человек Хурда было по крайней мере сорок прежних рабочих лаврентьевских лагерей. А те, которые доставлялись через горы, были чужаки, частью французы, частью американцы из штатов Онтарио и Мэн. Народ бедовый.
Эжен не скрывал своей тревоги. Он сомневался, чтобы ко времени снегопада им удалось собрать и сотню людей, а у Хурда к тому времени будет до пятисот. В каком же положении застанет их весенний сплав?
Пожалуй, лучше просто сжечь все лагеря и отказаться от борьбы.
Ледяная невозмутимость, с какой Клифтон выслушал эти неутешительные сведения, еще больше взволновала Боолдьюка.
Когда он закончил, Клифтон написал Денису короткую записку, которая гласила:
«Не сомневаюсь, что сведения, сообщенные Эженом Боолдьюком, вполне уяснили мне положение. Интересно. В моем вкусе. Мы побьем Хурда».
Он протянул французу записку. Тот прочел ее и с минуту не находил слов. Потом с радостным восклицанием схватил Клифтона за руку.
— Мы в самом деле немного пали духом, но с вашей помощью… я знаю, мсье, мы действительно побьем Хурда.
На следующий день Клифтон и Эжен Боолдьюк отправились на север. В первом же лагере к ним присоединился Делфис Боолдьюк, человек с выдубленным лицом и жилистым телом. С каждым днем Клифтон все больше осваивался с положением. Он с самого начала стал жить общей жизнью с членами артелей, ел и спал вместе с ними, ни какими преимуществами не пользовался; дружеские отношения быстро устанавливались, и уже к концу первой недели соорганизовалось ядро, на которое можно было вполне положиться.
Разъясняя мотивы, руководившие хурдовской шайкой, он взывал не только к гордости и чувству собственного достоинства этих людей, но и к тому инстинкту борьбы, какой живет в душе каждого сжившегося с лесом человека. Его энтузиазм зажигал и их. Мысль, что Хурд может paссчитывать купить их и использовать для своих целей, вызывала возмущение.
На одном из собраний Клифтон обратил внимание на гиганта, с Гаспара Сент-Ива ростом, по имени Ромео Лесаж, и привлек его к ближайшему участию в организационной работе. По совету Лесажа, Клифтон написал полковнику Денису и потребовал, между прочим, немедленной присылки ста палок для бейсбола.
В следующие две недели Клифтон спал не более пяти-шести часов в сутки. Начинали прибывать новые люди. Из Роберваля получили копии первых договоров, подписанных Антуанеттой Сент-Ив. За договорами следовали люди — мужчины, женщины и дети. Детей было особенно много — по пять-шесть на каждого рабочего. У одного их было семеро. Боолдьюки были изумлены, Клифтон встревожен. Не такой это был год, чтобы дети и женщины могли быть в безопасности в лесу. Зима предстояла неспокойная; можно было ожидать и стычек, и всяких драматических осложнений.