Читать интересную книгу Наступит день - Мирза Ибрагимов

- Меня такие вопросы не интересуют, - опасаясь до конца раскрыть себя, уклончиво сказал Фридун и под тем предлогом, что ему надо идти готовиться к занятиям, отошел от Гурбана. Однако Гурбан Маранди, окликнув, догнал Фридуна..

- Я говорил все это, считая тебя честным человеком, земляк! Помни это!

В Гурбане Фридун угадал умного, искреннего человека, который, однако, неосторожен, легко увлекается и не всегда умеет владеть собой. Последующие события полностью подтвердили его мнение.

Гурбан Маранди был всей душой против тирании Реза-шаха.

Однажды, в начале зимы, студенты во время перерыва прогуливались по двору; был здесь и Фридун.

Группа студентов стояла у высокого кипариса и оживленно разговаривала о чем-то, греясь на солнышке. Среди них Фридун увидел разгоряченного Гурбана Маранди и услышал его раздраженный голос. С горящими от возбуждения глазами Гурбан Маранди говорил стоявшему перед ним преждевременно ожиревшему, низкорослому юноше, который напоминал упитанного поросенка;

- Пиши, сударь! Поди напиши, что Иран представляет собой сплошной рай! Что здесь нет бедных и голодных, что нет ни угнетенных, ни угнетателей. Пусть весь мир придет полюбоваться на нас.

- Вы дурака не валяйте, сударь! - прервал его толстый студент. Значит, вы отрицаете, что наша нация благоденствует под скипетром его величества? В ваших жилах нет ни капли иранской крови, если вы способны говорить подобные вещи!

- Если иранская кровь обязывает закрывать глаза на страдания забитого народа, должен сознаться, этой крови в моих жилах действительно нет.

- Ладно, сударь! Значит, ее в вас нет, - угрожающе сказал низкорослый студент. - Посмотрим...

В тот же день Гурбана Маранди вызвали к ректору университета.

- Его величество Реза-шах является тенью аллаха, аллахом на земле. Благодаря его заботам мы заняты здесь изучением наук. Тебе надо преклоняться перед таким правителем, а не болтать всякий вздор! - начал поучать его ректор.

- Господин ректор, - почтительно ответил Гурбан Маранди, - ничего плохого или вредного я не высказал... Не могу понять зачем и кто вас побеспокоил?

- Ступай! Чтобы этого больше не было, иначе будешь раскаиваться! сказал ректор тоном, не допускающим возражений.

И Фридун и все другие студенты поняли, что с этого дня Гурбан Маранди взят под наблюдение.

Однажды вечером, встретив Гурбана Маранди случайно на проспекте Реза-шаха, Фридун посоветовал ему осторожнее и разборчивее выбирать тех, перед кем он так резко высказывает свои суждения.

- Я как в аду. Задыхаюсь в этой среде, - признался Гурбан Маранди. - Я видел и перенес все тяготы жизни и ничего не боюсь. Пускай проживу десять дней вместо десяти лет, но зато честно.

Фридун молча расстался с ним, решительно отвергнув мысль о вовлечении его в организацию. Но в глубине души он сокрушался об этом честном, но сдержанном юноше.

Ничто в мире не вызывало удивления у мистера Томаса. На Востоке он только утвердился в своем отношении к жизни.

И на самом деле, если бы можно было описать всю его деятельность за эти пятнадцать лет жизни на Востоке, то в этой записи не было бы нужды ни в восклицательном знаке, ни в вопросительном, все было правильно и закономерно, все шло по прямой линии.

Но сегодня мистер Томас переживал незнакомое ему чувство изумления. Дымя трубкой и расхаживая по своему кабинету, он весь отдавался этому чувству. Правда, оно мало отражалось на его желтом, как ширазская земля, лице. А его тяжеловесная фигура, как всегда, казалась неприступной крепостью.

Иногда он брал со стола листок и подносил к белесым глазам, почти лишенным ресниц. Перед ним была написанная Фридуном листовка.

Начиналась она так:

"Граждане! Слушайте! Слушайте голос правды! Не верьте реакционным газетам! Они только повторяют ложь и клевету Лондона! Они готовят человечеству новую кровопролитную войну и пытаются скрыть это от народа, переложить вину на отечество трудящихся всего мира, на Страну Советов. Мы, честные сыны иранского народа, считаем своим священным долгом открыть вам правду".

Далее в листовке в понятных для каждого выражениях разъяснялась подоплека начавшейся в Европе войны, раскрывались подлинные ее причины. В этой части Фридун использовал некоторые факты, услышанные им в передачах из Москвы.

Листовка заканчивалась следующим обращением:

"Трудящиеся Ирана! Поднимайтесь, присоедините свой голос к голосу трудящихся всего мира!

Провозгласим громко:

Долой империалистов, разжигающих войну!

Мы обращаемся к английским колонизаторам:

Вон из нашей страны! Довольно вы грабили нас!

Руки прочь от Ирана!"

Мистеру Томасу было не по себе: он не сумел предотвратить появление этой листовки. Это значило, что его могли отозвать из этой щедрой для него страны. В это тяжкое для империи время могли не посчитаться ни с его стажем, ни с былыми заслугами.

А стаж у него был достаточно велик; заслуги, как он полагал, тоже.

Мистер Томас принадлежал к числу тех англичан, которые посвятили всю свою жизнь Востоку. Еще в молодости он изучил персидский и арабский языки и постиг религиозные основы ислама. Не довольствуясь этим, он по книгам и из личных наблюдений составил себе - как он полагал - ясное представление о жизни и быте мусульманских стран, об их нравах и обычаях, а также о характере и привычках народов, населяющих эти страны.

Карьеру свою мистер Томас начал еще совсем молодым человеком в Индии, затем продолжал ее в Афганистане. Как раз с этим периодом его деятельности совпали восстания отдельных афганских племен, приведшие к низложению Амануллы-хана.

Спустя несколько месяцев после этих событий мистер Томас был направлен в Иран, где и пребывал до последнего времени.

Во всем Иране не было ни одного сколько-нибудь значительного пункта, который бы не был знаком мистеру Томасу. В Азербайджане, Курдистане, Мазандеране, Гиляне, Хорасане, в южных провинциях не было города, куда бы не ступала его нога. Всюду он имел знакомых и друзей из среды местных чиновников, помещиков и коммерсантов. Эти люди часто советовались с ним не только по вопросам коммерции и политики, но и о личных взаимоотношениях друг с другом. Мистер Томас был в курсе всех их дел, вплоть до того, кто с кем не ладит, кто с кем находится во вражде или дружбе, и часто мастерски использовал это.

Одним словом, мистер Томас был из тех англичан, которые воспитывались и выросли на многовековых традициях английской колониальной политики на Востоке и, усвоив эти традиции, обогащали и развивали их дальше.

В самом Тегеране мистер Томас запросто посещал дома всех более или менее видных представителей политического и делового мира. Перед ним были открыты двери всех аристократических домов и даже шахского дворца. В высшем свете его называли просто и дружески - "наш Томас", ибо он не только прекрасно знал иранские нравы и обычаи, но и выдавал себя за искреннего их приверженца.

Мистер Томас общался с видными сановниками и деятелями не только в официальном порядке. Он часто совершенно неожиданно появлялся в доме кого-нибудь из своих знакомых - высших иранских чиновников или крупных дельцов, просиживал там час, другой, непринужденно болтая о самых незначительных вещах, однако умея очень внимательно слушать своего собеседника. При этом он дымил трубкой, с которой почти не расставался.

И вдруг иранцы преподнесли ему такой неожиданный сюрприз.

Несмотря на всю свою уравновешенность, мистер Томас не мог усидеть дома и, захватив листовку, отправился к серхенгу Сефаи.

Сефаи принял его на увитой виноградником веранде своего изящного особняка.

- Что будете пить, мистер Томас, виски или чай? - любезно спросил он.

Мистер Томас не ответил. Набивая трубку, он оглядел виноградные кисти, висевшие над его головой.

- Вы замечательный хозяин, мистер Сефаи! - похвалил он серхенга.

Лицо серхенга расплылось в широкой улыбке,

- Благодарю за похвалу, мистер Томас. Но я слишком занят делами и не успеваю лично следить за хозяйством.

Серхенг вышел на минуту, чтобы отдать распоряжение слугам. Когда он вернулся, мистер Томас сидел в глубоком кресле и, заложив ногу на ногу, дымил трубкой. Появился слуга с чаем, виски и различными восточными сладостями.

Серхенг Сефаи налил виски.

- Ваше здоровье, мистер Томас! - сказал он с выработанной им неизменно добродушной улыбкой и опорожнил рюмку.

Едва коснувшись губами своей рюмки, мистер Томас поставил ее на столик. Затем он вытащил из кармана тщательно сложенный листок.

- Видели? - коротко спросил он, развернув его и показав серхенгу.

- Видел, мистер Томас, видел! В трудное время мы живем! В смутное время!

- А вы делаете что-нибудь, чтобы обнаружить смутьянов?

- Как же, как же!.. Только тем и занимаемся! - сказал серхенг и сокрушенно покачал головой. - Но что поделаешь? Ведь это совсем не легкое дело!