Согласно классической теории, истоком индивидуализма является крестьянское происхождение – практически во всех французских семьях, стоит вернуться на два-три поколения вспять, встречаются фермеры, которым приходилось вести борьбу не только с покупателями сыров и продавцами плугов, но и со стихиями. Впрочем, из этого вовсе не следует, будто каждый француз должен уметь доить козу. На самом деле их (современных французов, не коз) обучают индивидуализму под строгим надзором в школе. Во-первых, здесь нет школьных форм, так что ученики одеваются во что попало. Они носят только то, что им нравится (за исключением предметов с религиозной символикой). По достижении одиннадцати лет детей посылают в collège,[259] младшую ступень средней школы, в которой они пребывают до четырнадцати лет. Лишь у немногих расписание уроков совпадает с расписанием их друзей, так как набор предметов у всех разный, и зачастую занятия начинаются и заканчиваются в разное время. Еще хуже дела обстоят у пятнадцатилетних подростков в lycée,[260] где фактически отсутствует само понятие о школьном расписании. В некоторых школах подросткам даже позволяют курить на спортивной площадке. Это полное laissez-faire.[261] Кроме того, всякий раз, когда проводятся экзамены на baccalauréat,[262] пародия на экзамены, многие школы пустеют, и ученики всех возрастов высыпают на улицу, где остаются один на один с собственным злокозненным умом.
В университете борьба за выживание только обостряется. Следуя духу так называемой демократии, в университеты принимают всех, у кого имеется baccalauréat и кто желает записаться на какой-нибудь курс (и чья родительница готова в день регистрации простоять в очереди немало часов кряду). Поскольку аудитории, или лекционные залы, переполнены, студентам приходится биться за сидячее или стоячее место где-нибудь у стены. В разгар толчеи появляется (если у него нет, разумеется, более достойных дел, например хорошо оплачиваемой исследовательской работы, или если он не занят в забастовке) преподаватель, который что-то рассказывает, а затем исчезает.[263] По крайней мере, так обучают студентов на первом курсе, и в результате половину из них отчисляют за несданные экзамены. Сам Дарвин не придумал бы более изощренной системы превращения молодых французов в одиноких рейнджеров.
Впрочем, у такой системы есть одно крупное преимущество. Поскольку школьная жизнь не загнана в определенные рамки, учащиеся бо́льшую часть своего времени заняты тем, что к школьной программе никакого отношения не имеет. В перерывах между занятиями они часами болтают о совращении и приобретают на этом поприще практический опыт. Они учатся у взрослых красиво курить и шляться по кафе. И поскольку они обычно остаются в родительском доме, с мамой и папой, пока им не исполнится по меньшей мере четверть века, им удается вести взрослый образ жизни, не подыскивая высунув язык ни работы, ни другого жилья. Им ничто не мешает, столь удобно устроившись, думать только о moi.[264]
Je Fume, Moi Non Plus[265]
Как-то я прочел роман из французской жизни, в котором его герой, проходя, по воле автора, мимо парижского кафе, чувствует аромат кофе. Думаю, если ваш нос и уловит какой-нибудь запах, то это, скорее всего, будет запах дыма. В ряде заведений зона для некурящих отделена от зоны для курящих всего лишь одним столиком либо включает несколько столиков возле барной стойки, где дымят все без исключения.
Если за соседним столиком сидят курящие, вам придется отведать салат tabac,[266] ash du jour,[267] а на десерт Gauloise brûlée,[268] потому что некоторые люди выкуривают одну сигарету во время аперитива и затем по одной – после каждого блюда. И если вы позволите себе заметить, что хотели бы вдыхать аромат от заказанных вами блюд, а не дым от их сигарет, в ответ вы, скорее всего, получите резкую отповедь о том, что каждый имеет право жить, как ему хочется, а остальное – это уже ваши проблемы. Я знаю парижских американцев, которые никак не могут с этим смириться. У них на родине курение уже давно во многих местах запрещено, и поэтому пассивное курение воспринимают примерно так же, как если бы кто-то плюнул им в тарелку.
Один калифорниец пробует применить тактику в духе ООН. «Вы больше не будете курить!» – заявляет он озадаченным французским курильщикам, гадающим, что же он предпримет дальше. Вторгнется, быть может, за их стол? Такая лобовая атака никогда не имеет успеха. В лучшем случае она приводит к колониальной войне.
Ньюйоркец пробует более сюрреалистичный подход. Говоря на французском языке с восхитительным американским акцентом и дружелюбно улыбаясь, он обращается к тем, кто курит сигары: «Большое спасибо, что вы курите так близко от меня. Теперь, когда я вернусь домой, смогу рассказать всем, что европейцы курят ослиное merde». Данный способ хорош для собственного успокоения, но столь же бессмыслен, так как француз в кафе, что бы о нем американцы не думали, не курит ослиное merde.
Лучше всего вежливо улыбнуться, произнести bonjour и сказать курящему, что, хотя он (она), конечно, вправе курить и жить, как ему (ей) заблагорассудится, вы были бы безмерно признательны, если бы он (она) пускал дым в другую сторону, поскольку хотите насладиться своей едой и отпущенной вам жизнью, а не дымом его (ее) сигареты. Дружеская просьба уважать ваш образ жизни – вот единственный способ, помогающий все уладить.
Из-за курения Франция идет навстречу экзистенциональному кризису. Там постоянно сокращается количество женщин и молодых людей, тем не менее основная масса заядлых курильщиков все так же упорно держатся за свою привычку, которая недорого им обходится, свидетельствует о крутизне и по-прежнему не осуждается обществом.
Впрочем, такое положение дел, возможно, скоро изменится. Курение в настоящий момент запрещено в самолетах, автобусах, многих поездах и на станциях метро, и уже готовятся планы о его запрете во всех общественных местах. Если такой закон примут, то на него почти наверняка не будут обращать внимания. Французы убеждены, что крохоборские законы существуют для окружающих, не для moi.[269] Кроме того, любой запрет подобного рода непременно приведет к тому, что buralistes, торговцы сигаретами, объявят забастовку и потребуют компенсацию за потерянный доход. Почти наверняка пройдут также марши протеста (очень медленно, конечно, чтобы демонстранты не запыхались). И вот тут правительству представится удобный случай дать обратный ход либо сформулировать закон так расплывчато, что подчиняться ему будут только те, кто пожелает.