богов… — ласково и торжественно начал я, и понял, что весь заготовленный спич из памяти удален напрочь, прям как после форматирования. — И это воистину радостный день, самый радостный в вашей жизни, пожалуй.
Импровизировать я умею, но без хотя бы тезисных заготовок не люблю, так что, как говаривал один политик из моего родного мира: «Буду краток». Сугубо чтоб не опозориться перед всем двором и иностранными дипломатами.
— Царевна Валисса нынче приобрела еще одного сына, князь Латмур — дочь, а я — внука. Живите счастливо, дети мои. — я улыбнулся, взял Нварда за руку. — А теперь пойдемте, отпразднуем все это.
Мой свежеиспеченный внучатый сват, а по совместительству гвардии-воевода, тоже, похоже, ошалевший от всех этих брачных плясок с бубнами, незамедлительно подхватил под руку Тинатин и мы с ним, едва не переходя на неподобающую нашему рангу поспешность, провели молодоженов к выходу — ибо манали оба терпеть второй такой же торжественный проход. Все-все-все, женились и добро пожаловать отседова.
Врата храма растворились и мы вывели новоявленных мужа и жену на внешний притвор, где нас встретили восторженные крики толпы и первые капли дождя.
Молодожены выступили на полшага вперед, сделали собравшимся ручкой, и тут сверх рухнуло что-то тускло блестящее, серебристое, и упало прямо у их ног.
— Пеламида. — флегматично отметил Энгель, глядя на бьющуюся у ног молодых полуметровую рыбину.
— И кефаль. — прокомментировал я, когда поблизости шмякнулась рыбешка изрядно помельче.
Меж тем еще несколько рыб и рыбчонок рухнули с небес прямо в толпу горожан, отчего там начала зарождаться нездоровая нервозность.
— Рыба — приди! — выкрикнул я, делая шаг вперед и воздев одну руку к тучам.
И рыба пришла. Вернее — прилетела. То тут, то там, вместе с дождем, начали падать плавникастые и чешуйчатые обитатели моря. Не сказал бы, что прям вот как из ведра сыпаться начали, но довольно часто.
— Возрадуйтесь, люди! — проорал я, надрывая легкие и голосовые связки. — Сами боги благословили брак Нварда и Тинатин, послав нам в дар рыбу на ужин! Соберите ее, приготовьте, и получите с сим их даром божественное благословение!
Я, позабыв про болячки, резво склонился, поднял из под ног одеревеневших от эдакого сюрприза молодоженов рыбу и обеими руками воздел ее вверх, демонстрируя толпе.
— Возблагодарим же богов за щедрость и вкусим их дар! — голос резко сел и, передавая пеламидину Караиму я чуточку сипел. — Отправь во дворец князь Караим, и пусть немедленно сготовят ее для молодых, дабы вкусили они божественный дар на свадебном пиру.
До собравшихся перед пантеоном людей, которым во время венчания уже раздавали выпивку и угощения, однако с таким расчетом, чтоб они к моменту нашего выхода не нарезались до полного изумления, меж тем смысл моих слов дошел, а поскольку народ у нас в Ашшории образованный да сообразительный, за упавшей, и продолжающей падать — во все меньших и меньших количествах, — рыбой началась настоящая охота. Ну а что? И жратва на халяву, и благословение. Два в одном — о чем еще мечтать можно-то?!
— Тумил. — тот моментально вырос слева от меня. — Срочно гонцов во все столичные храмы с официальной версией.
Парень кивнул и растворился в толпе скучившихся за моей спиной придворных.
* * *
— Ну, что вам опять не слава Солнцу? — обратился я к Щуме и Йожадату, которые попросили принять их сразу же, едва торжественная процессия прибыла в Ежиное Гнездо.
И если прилюдно они сохраняли степенность, то сейчас, когда мы втроем уединились в кабинете, на обоих смотреть страшно. Глаза бегают, нервные оба, движения порывистые и резкие, и оба бледные, как испуганная моль.
— Государь, мы восхищены вашим мужеством и находчивостью. — хриплым голосом произнес глава столичных философов. — Не допустить паники среди жителей в столь тяжелый момент было, верим, крайне важно, но мы с первосвященным не единственные знатоки древних сказаний, а значит очень скоро истина о сегодняшнем ужасном знамении выйдет наружу и люди, по вашему приказу вкусившие нечестие…
Золотой Язык замялся.
— Ты понимаешь, о чем он ведет речь? — обратился я к первосвященнику. — Поскольку от меня смысл его слов ускользает.
— Да. — мрачно кивнул Йожадату. — Достопочтенный ведет речь об Ази Дахака.
— Ну спасибо, отец мой, просветил. — одновременный совместный демарш глав физиков и лириков прямо перед самым свадебным пиром внучки и так-то напрягает, а когда вместо ответа они еще и начинают кормить какой-то абракадаброй, это вообще слов нет, а какие есть, те все матерные. — А не будешь ли ты теперь любезен еще и поведать о том, что это за зверь такой есть?
— И вашей мудрости есть предел, государь. — слабая, даже не улыбка, а лишь ее тень, тронула губы Щумы.
— Предел есть всему, кроме благости Тата. И вот конкретно сейчас предела готово достигнуть мое терпение! Можете вы нормально объяснить, что вас так напугало, и кто таков этот ваш… Кракозябра?
— Старое, почти забытое предание. — примас тяжко вздохнул и как-то даже ссутулился. — Его обычно не рассказывают простым прихожанам.
— Давай обойдемся без длинных предисловий. — поморщился я.
— Как прикажете, государь. — нифига себе, это откель взялось такое смирение?! — Ази Дахака, великий змееглавый, могущественнейший из всех друджей, хотя и был рожден человеком царского рода, это ужасное чудовище, познавшее все грехи этого несовершенного мира, в результате чего он кровоточит крысами, змеями и прочими гадами, исторгая их полчища на землю. Есть он сам порожденный грех и скверна, лик самого Солнца блекнет, когда лишь появляется он рядом. Вкусить кровь его — вкусить самую жуткую долю, умереть в мучениях, но не освободиться от них, благодаря милосердному Смерти, но продолжить страдать и по ту сторону бытия. Каждый раз, когда приходит известие о дожде из крови, жаб или змей, вскоре оттуда же приходит весть о море, гладе или иных бедствиях. Ходит он, среди страдающих и безумно хохочет, то принимая то облик воина, то жреца, но всегда можно опознать его по двум ядовитым змеям, что растут из плеч этого порождения Извечного Мрака, и коих кормит он человеческим мозгом.
— И вы, повелитель, сами приказали горожанам вкусить его крови. — тяжело обронил Щума. — А мы не успели ни предупредить, ни удержать вас.
Надо же,