Однако сочувствие заглушило в нем неодобрительные мысли, и он, по окончании рассказа, еще раз выразив соболезнование, уведомил капитана, что готов не только, как говорил раньше, напоить и накормить его команду, но с удовольствием поможет ему также завезти на борт запас питьевой воды и даже даст парусины и канатов; более того, он согласен сам пойти на жертву и отдать дону Бенито трех своих лучших помощников для временного исполнения обязанностей палубных офицеров на «Сан-Доминике», с тем чтобы испанец мог, не откладывая, отправиться в Консепсьон и там полностью оснастить свой корабль для плаванья в порт назначения — Лиму.
Такая щедрость не оставила равнодушным даже больного дона Бенито. Лицо его вдруг просветлело и залилось лихорадочным румянцем, взволнованный взгляд открыто устремился навстречу дружескому взгляду гостя. Казалось, благодарность переполняла его.
— Хозяину вредно волноваться, — прошептал черный слуга, взяв дона Бенито за руку, и, тихо бормоча слова успокоения, отвел его в сторону.
Когда же дон Бенито снова приблизился, капитан Делано с горечью убедился, что вспыхнувшие было в нем надежды опять угасли, как угас и болезненный румянец, на мгновенье осветивший его лицо. С неприветливой, хмурой миной испанец пригласил гости подняться на высокий ют «Сан-Доминика» и освежиться, если возможно, еле ощутимым дыханием ветра.
За время его рассказа капитан Делано не раз вздрагивал, вдруг услышав цимбальный перезвон топоров в руках точильщиков-негров прямо у себя над головой; его удивляло, почему им позволяется производить такой шум, да еще над самыми шканцами, не щадя слуха больного капитана; а так как топоры эти имели вид достаточно зловещий, а их усердные точильщики — тем более, капитан Делано, сказать по правде, не без тайной неохоты и даже, может быть, содрогания, но с притворной готовностью принял это приглашение. А тут еще, послушный капризам этикета, дон Бенито, сам страшный как смерть, с пышным кастильским поклоном предложил ему первым подняться по лестнице туда, где по правую и по левую руку на высоте последней ступеньки восседали над грозными грудами ржавых лезвий двое чернокожих оружейников и стражей. Внутренне поеживаясь, ступил меж ними добрый капитан Делано, и от сознания, что они оказались у него за спиной, у него, как у дуэлянта на поединке, напряглись икры ног.
Но стоило ему обернуться и увидеть, как они все шестеро, точно шесть бессмысленных шарманщиков, продолжают свою работу, ничего не видя и не слыша вокруг, и он поневоле улыбнулся собственным навязчивым опасениям.
Потом, когда они стояли с доном Бенито на высоком юте и глядели вниз на палубу, на глазах у капитана Делано снова произошел странный случай, о каких велась речь выше. Трое чернокожих и двое испанцев сидели вместе на люке и выскребали большую деревянную тарелку, на которой еще сохранились остатки их недавней скудной трапезы. Внезапно один из негров, разозленный какими-то словами белого, схватился за нож и, хотя кто-то из щипальщиков пакли громким голосом пытался его образумить, не обратил на этот окрик никакого внимания и нанес белому матросу удар по голове, так что хлынула кровь.
Пораженный капитан Делано спросил, что это значит. Дон Бенито, по-прежнему без кровинки в лице, пробормотал в ответ, что «молодежь просто резвится»!
— Довольно опасная резвость, — заметил капитан Делано. — Случись такое на борту «Холостяцкой услады», наказание не заставило бы себя ждать.
При этих словах испанец вздрогнул и устремил на американца полубезумный взгляд; потом, словно очнувшись, с прежней вялостью отозвался:
— О, несомненно, несомненно, сеньор.
«Может быть, — подумал капитан Делано, — этот немощный человек — не более как „бумажный капитан“ из тех, что смотрят сквозь пальцы на зло, с которым им не под силу справиться? Я не знаю зрелища плачевнее, чем командир, когда он командир только по названию».
— Мне кажется, дон Бенито, — вслух сказал он, глядя на щипальщика пакли, который пытался остановить ссору, — что самое разумное было бы занять работой всех ваших негров, в особенности кто помоложе, как бы бесполезна эта работа ни была и как бы бедственно ни было положение судна. Да что там! Даже я с моей горсткой людей вынужден к этому прибегать. Однажды у меня вся команда, кроме вахтенных, трое суток плела на шканцах маты для капитанской каюты, когда сам я уже считал корабль мой, со всеми матами и матросами, погибшим и целиком отдался на волю свирепствовавшему шторму, перед которым был бессилен.
— Несомненно, несомненно, — пробормотал в ответ дон Бенито.
— Впрочем, — продолжал капитан Делано, переводя взгляд с щипальщиков пакли на сидящих поблизости точильщиков, — я вижу, что некоторые у вас и без того при деле.
— Да, — последовал рассеянный ответ.
— Вон те старики, потрясающие кулаками со своих кафедр, — продолжал капитан Делано, указывая на щипальщиков пакли, — они, по-моему, своего рода старосты у остальных, хотя их, как видно, не всегда слушают. Добровольно ли они взяли на себя эту роль, дон Бенито, или же это вы приставили их пастырями к вашему черному стаду?
— Во всем, что они делают, они следуют моим распоряжениям, — раздраженно отвечал испанец, словно расслышал в тоне гостя издевку.
— А вот эти дикари, эти шаманы, — продолжал капитан Делано, все еще с неприятным чувством поглядывая туда, где нет-нет да посверкивала сталь в руках усердных точильщиков. — Очень уж странное у них занятие, вам не кажется, дон Бенито?
— Во время шторма, — объяснил испанец, — те из наших грузов, что не были вышвырнуты за борт для спасения судна, сильно пострадали от соленой влаги. Поэтому, когда мы вышли в спокойные воды, я распорядился каждый день вытаскивать из трюма на палубу по нескольку ящиков ножей и топоров для осмотра и очистки.
— Разумная вещь, дон Бенито. Вы ведь один из владельцев корабля и груза, не так ли? Но рабы, верно, не ваши?
— Я владею всем, что вы здесь видите, — нетерпеливо отозвался дон Бенито. — Кроме чернокожих. Они почти все принадлежали моему покойному другу Алехандро Аранде.
Произнеся это имя, дон Бенито вдруг изменился в лице, колени его подогнулись, и черный слуга опять должен был поддержать хозяина.
Капитану Делано легко било понять, что так мучило оставшегося в живых друга. Он переждал немного и, чтобы подтвердить свою догадку, спросил:
— Позвольте узнать у вас, дон Бенито, поскольку вы недавно говорили мне о пассажирах «Сан-Доминика», не сопровождал ли ваш друг, смерть которого вы так оплакиваете, не сопровождал ли он своих негров в этом плаванье?