— Павел Степанович добивался не этого, вы вашими взрывами ничего не сможете сделать, только людей отвлекаете. Обнадежили, наобещали, а сами даже на плато подняться не сумеете.
— Это почему же?
— Потому что идет южный циклон. Вверху туманы, дожди, дорога раскисла. А в лавинном теле начались подвижки! Может быть, у нас считанные часы остались, чтобы людям помочь, а вы графики чертите, в расчеты играете!
И вдруг на секунду, на одну только секунду, он представил, что это может случиться… Они не успеют. Вся огромная масса снега рухнет в озеро… Взрывы не свернут лавину, слишком велика масса, и тогда он кругом окажется виноватым… Все будут помнить, что Строков предупреждал, Строков рассчитал… Сергей старался не думать о том, что будет дальше с этой водой, выбитой из озера лавиной… Он привык всю жизнь отвечать за хорошо составленные бумаги, а если и ошибался, то знал: не велика беда — другие исправят. Поэтому и сейчас он не мог до конца осознать меру ответственности, взятую на себя. Но то, что сказал Хакимов, вселило тревогу.
— У вас есть конкретные предложения?
— Прежде всего добиться эвакуации людей из опасной зоны!
— Ну это не в моей власти. Что еще мы можем сделать?
— Понижать уровень теперь поздно… Я не знаю…
— Зато я знаю. У нас есть вертолет. На плато поднимемся в любом случае. Будете со мной работать?
Хакимов пожал плечами:
— А что мне остается? Хоть что-то надо делать.
— Завтра с рассветом загрузим машину, и на плато. Установим заряды. Как там прогноз?
— Пока погода летная, но может измениться, циклон уже близко.
— Сегодня поздно, так что завтра придется лететь в любую погоду.
— Ладно. Пойду готовить снаряжение.
Сергей проводил его угрюмым взглядом. Хакимов уступил, но это Быстрова не обрадовало.
«На плато ходил один… Иначе откуда ему известно про подвижки?.. Подвижки — в них все дело. Если Хакимов не ошибся — лавина может сойти в любую минуту… А я надеялся, что снег продержится до следующего года…»
Эвакуация началась глубокой ночью. Тяжелые армейские грузовики, разбрызгивая грязь, шли по поселку непрерывной колонной. Внизу вторые сутки лил дождь. Тут и там собирались небольшие группы встревоженных людей, вспыхивали и гасли мимолетные разговоры. Все спешили.
А человек, «придумавший лавину», как не раз говорили про Строкова, в этот напряженный час находился совсем в другом месте и занимался другими делами.
Пять человек медленно шли по самому дну ущелья. Каждый из них нес тяжело нагруженный рюкзак, а Строков вел в поводу осла, навьюченного двумя ящиками, доверху набитыми розовыми картонными трубками со взрывчаткой.
Сначала у него потребовали письменного распоряжения Быстрова, но когда он предъявил им эту, якобы выданную для операции взрывчатку и сказал, что Быстрову сейчас не до бумажек, они в конце концов выделили ему четырех человек.
Долгий, изматывающий нервы путь кончился, и они взобрались на перемычку. Каждый раз, попадая сюда, Строков забывал обо всех неприятностях, проходила усталость. Такое уж это было озеро. Прежде всего поражала тишина, веками устоявшаяся на его берегах. Строков каждый раз старался угадать, каким он увидит озеро, но всегда ошибался. Иногда оно было зеленым, иногда синим. А то и серым, если дул ветер из ущелья. Иногда его поверхность сверкала всеми цветами радуги, а то была ровной и глубокой. Там, куда падала тень скал, озеро казалось бездонным, и трудно было разобрать, где кончаются отраженные в воде скалы, а где начинается вода, чистая и синяя, как памирское небо.
Строков снял шляпу и долго стоял с непокрытой головой, словно прощался с другом. Да так оно, по существу, и было, потому что ему собственными руками предстояло через несколько часов загубить всю эту красоту… И кто знает, оживет ли когда-нибудь убитое им озеро…
Первый взрыв ударил по телу перемычки наискось, вырвал из нее несколько кубометров камней и земли, веером отшвырнул их назад, в ущелье. Заряд был заложен так точно, что в озеро не упал ни один камень. И все же его поверхность вздрогнула, точно от боли. Второй взрыв, третий, четвертый… Они словно расширяли рваную рану. Взлохмаченная белая струя воды с ревом устремилась в пролом.
Давно закончили всю работу, разбили палатку, сварили обед на костре, но Строков не принимал в этом участия. Он сидел у самого пролома и следил за тем, как медленно, сантиметр за сантиметром понижался уровень озера, словно кровь из него вытекала… Слушал, как ревет поток в ущелье, и думал о том, что теперь оставалось только надеяться, что он не ошибся во времени, и уровень успеет понизиться метров на двадцать, прежде чем сюда сорвется лавина…
Сергей вошел тихо, но что-то в его движениях насторожило Наташу.
— Когда это кончится, Сережа? Когда ты перестанешь носить все в себе? Я ведь тоже живой человек…
Сергей долго молчал.
— Завтра, Наташенька, все кончится. Как — не знаю, но кончится.
— Да что кончится?! Скажешь ты, наконец?
— А что говорить? Если Хакимов прав — говорить уже поздно. Тогда завтра мы ничего не добьемся. Не сумеем остановить лавину.
— Это — стихийное бедствие, Сережа. Не ты ее выдумал, лавину.
— Ее выдумал Строков.
— Ты делаешь все, что можешь, все, что в человеческих силах, я же вижу…
— Строков меня предупреждал. Те, кого нет с нами, всегда правы.
Сергей говорил сбивчиво, отрывисто. По изменившемуся голосу, донесшемуся до нее, она вдруг поняла, почему он был так осторожен, когда пришел, — не хотел, чтобы она заметила. И волна нежности, жалости к нему захлестнула ее, потому что за все годы их знакомства ей не довелось узнать, как на него действует алкоголь. И если сегодня она видит его в таком состоянии, значит, причина была еще серьезней, чем она думала.
— А насчет стихийного бедствия, — продолжал Сергей после небольшой паузы, — стихийное бедствие — это если о нем не знают. А если кто-то предупреждал, а кто-то упорствовал, не соглашался, отстаивал свою точку зрения, то в результате нет стихийного бедствия, а есть козел отпущения. Он и ответит полной мерой. За все ответит, не сомневайся.
— Но ведь ты все делал так, как считал лучше, как думал!
— Думал! Кому до этого дело. Какая разница, кто что думал. Важен результат. Только результат. Понимаешь?
— Но послушай, Сережа, здесь все эти люди, ведь вы собираетесь завтра…
— Я не знаю, что из этого выйдет. Честно? Не знаю. А Строков знал. И если нам не удастся… Так Строков говорил, что ничего не выйдет у меня, и Хакимов говорил тоже, и погода — все против меня…