Таковы были для него лично последствия научно-технической революции, действующим лицом которой, активно в ней функционирующим, он был.
Такова была для него драма высококвалифицированного профессионала, вместилищем которого, всецело ему преданным, он был.
Поделиться — с кем? Шатохин считался его союзником, но относился к нему Столбов с недоверием; от других следовало скрывать, никто знать не должен, что в нем происходит… даже догадываться… нельзя было выпустить из себя свое несчастье.
Оставалось в одиночку осознавать происходящее с ним…
Как всегда открыто выходил он навстречу обстоятельствам своего производства, так он теперь открыто смотрел в лицо событиям своей жизни.
С усилием оторвал одну руку от пульта…
Перебросил тумблер.
— Главный, слушаю вас…
Тяжело опираясь о пульт другой рукой, повернул голову к окну.
Что ж…
Труба, сверкающая на солнце, туго перехваченная оранжевыми поясами, огромная, серебристая, возвышалась перед ним как космическая ракета на старте.
— Главный, слушаю, слушаю вас…
Ее было видно отовсюду. Она высоко поднималась над округой.
— Главный, я вас слушаю, слушаю вас…
Что ж!
Вскинул голову.
— Какого черта, вы там, я с самолета ночью смотрел, какого черта верхних огней на трубе не было?
* * *
Поддерживала Герасима Ольга.
От Вдовина он не мог теперь принять поддержку, от поддержки Ляли он отказался.
Все менялось, он менялся, — и все для него менялось…
Он звонил Ольге.
Когда он говорил о том, что дела его плохи, — Ольга отвечала:
— Ты мужчина!
Что он чувствовал, когда она произносила это слово? Гордость? Ответственность? Радость?
У него появлялась уверенность в себе.
И он смеялся.
— Я верю в тебя! — говорила она.
Это помогало ему больше, чем моделирование его роли, репетиции служебных разговоров, деловое партнерство.
Если он начинал что-то рассказывать, Ольга останавливала его:
— Не надо. Не хочу. Сам.
Если хотел посоветоваться с ней:
— Я так не могу…
Это была женщина.
Она улавливала каждое изменение его интонации, реагировала на малейшее колебание его настроения; в обратную сторону по старым проводам, подвешенным над берегом Яконура на деревянных столбах, шел к Герасиму ток участия и волнения за него.
Но включаться в мужскую роль она не хотела, это была женщина.
Только однажды она сказала Герасиму несколько слов о его делах.
— Раз уж так получилось, что ты перешел туда, надо теперь держаться… делать свое… добиваться, чтобы вышло по-твоему.
Это был единственный случай, когда она говорила с ним о его работе.
— Ты мужчина…
— Я верю в тебя…
И еще.
«Не хочу тебя терять», — говорила ему Ляля.
— Я не могу без тебя жить, — говорила Ольга.
* * *
Яков Фомич поднимался по лестнице, держа в руке бумажный квадратик разового пропуска.
Нарушил уговор: не стал звонить снизу; не хотел, чтоб его встречали, так будет лучше — войти и сразу увидеть…
А вдруг не узнаешь? Столько лет!
Вчера, просматривая газету, Яков Фомич наткнулся на интервью с Николой. Объявления о конкурсе, которые Яков Фомич изучал на предмет трудоустройства, перестали быть интересными. Он отложил все дела, связался с Николой по телефону и поехал.
Узнают они друг друга или нет?..
Подумать только, Никола, сто раз на олимпиадах за одной партой, — обитал в получасе езды на электричке!
Вот нужная дверь; открыл.
Узнал…
Обнялись.
Яков Фомич, спохватившись, отдалил щеку от розового лица Николы. Думал с утра побриться, потом забыл.
Разный люд, стоявший кругом, прихватил свои бумажки и испарился.
Одни…
Беглый осмотр.
Критические замечания. Вполне обычные слова о возрасте. Подсчеты…
Смеялись и вздыхали.
Воспоминания об олимпиадах. Разговор о том, кто где и кто; когда кто кого видел, кто что о ком слышал.
Потом:
— А помнишь…
— А еще помнишь…
Затем Яков Фомич принялся за Николу:
— Послушай, что это такое, как это получается: о тебе пишет вечерняя газета…
Никола смутился.
— Ты что, светская новость?
Никола махнул рукой.
— Ну, покажи, чем занимаешься!
Отправились в лабораторию.
— Эксперименты с памятью… — начал Никола. — Крысу ударяет током, она обучается и запоминает… Импульсы от нейронов, кратковременная память… Специфический белок, это уже долговременная… Память можно стереть, и крыса опять побежит на опасную половину… Механизм приема информации, запечатления, хранения и выдачи… Может, стоит сделать инъекцию, и крыса все вспомнит…
Яков Фомич здоровался, осматривался.
Распластанная белая крыса была закреплена на столе, голову ее сжимали с двух сторон какие-то металлические штуки, которые Яков Фомич назвал про себя мордодержателями, сверху, с кронштейна, спускалось к голове целое сооружение; от головы шли провода.
— Поверхностный наркоз эфиром, трахеотомия, курарезация… В теменной кости фрезеруем отверстие диаметром… Удаляем твердую и мягкую мозговые оболочки… Электрод в дорсальный гиппокамп… Сопротивление порядка нескольких мегом…
Крыса безумным глазом смотрела мимо Якова Фомича.
— Иди за мной, что ты там застрял?
Яков Фомич пошел.
— Садись.
Яков Фомич сел.
— Смотри, это я микроманипулятором подаю электрод в мозг… Сигнал на усилитель и сюда, на динамик, слушай… Тот же шум на осциллографе, смотри внимательно… Двинем поглубже… Диаметр электрода меньше микрона… Ты на экран смотри… Пики полезли, значит, близко к функционирующему нейрону…
Никола пощелкал тумблерами, покрутил рукоятки.
— Свои импульсы подадим… Один герц… Смотри, запоминает… Уберем свои… Выдает герц, запомнил, видишь… Вставай, пошли!
Яков Фомич встал.
Переступая через кабели, двинулись к блокам.
— Все это в стандартные прямоугольные импульсы — и на магнитную ленту… Поток межимпульсных интервалов — в цифровую форму… Вводим в машину… Тебя, наверное, больше интересует математическая обработка? Нет?
Яков Фомич помотал головой.
— Остается оценить статистические свойства потоков по каким-то характеристикам… Берем интервальную гистограмму первого порядка, на стандартном интервале с постоянным шагом…
— Просто, — заметил Яков Фомич.
— За стандартизацию масштаба, правда, пришлось пожертвовать некоторыми подробностями…
— Верх творенья, — произнес Яков Фомич.
— А как ты иначе посчитаешь? — возразил Никола.
Он передавал Якову Фомичу широкие ленты выдачи с машины: колонки цифр, графики.
— По логарифму функции надежности… Для сравнения распределения с экспоненциальным… Кривые функции пост-импульсной вероятности…
Вышли в коридор, двинулись обратно.
— Проблем, как говорится, вагон и маленькая тележка… работаешь с одним нейроном, а не знаешь, от него это все или от связей с другими… вторая проблема — техника эксперимента, аппаратура… ну да разные есть сложности — математические, физиологические…
Вернулись в кабинет Николы, сели в кресла.
Яков Фомич задумался, — как это сказать.
Спросил:
— Других проблем нет?
— Что?
— Других проблем, говорю, не видно?
* * *
Надо быть мужественной… Придется… Придется быть мужественной.
И раньше Тамара не думала, что это легко — быть женой Элэл, никогда она так не думала. Но и не думала, что так может случиться, так все сразу…
Если бы хоть что-то одно… Нет, что это она!
Где теперь надежность, которую она всегда в себе и вокруг ощущала… Куда исчезла… Такая нужная. Необходимая женщине… Лишилась главного.
Да что ж… все об этом…
Тамара постояла на больничном крыльце.
Вот и не знаешь, куда идти… куда себя деть тут…
Куда-то надо пойти.
Тамара вскинула голову. Поправила волосы.
Опять опустила голову.
Да, если бы хоть что-то одно… Элэл… нельзя так, все сразу… она этого не заслужила, за что… нет, не так, не то она говорит… но вправду, как же это, почему с ней так… никогда ничего подобного… и никаких предшествовавших признаков… почему это с ней… и так вдруг…
Может, она знала бы, что ей делать, как себя вести, если бы что-то одно… чувствовала бы себя как-то определенно, что ли… определеннее… если бы что-то одно… только его приступ… нет, нет, не это!.. или одно его увлечение той женщиной… нет, нет, и не это… нет!
Быть ей твердой, категоричной? Заставить Элэл выбрать — или она с дочкой, или ничего… или, вернее, та женщина… все равно, быть решительной и твердой, пусть выберет, да или нет… и никаких компромиссов, Катерины он больше не увидит, если уйдет, так и сказать ему, что я с Катькой — это целое… так и сказать…