Родригес не ответил. Он сидел, уставившись на свой бокал, пока Уорд, глядя на него, ждал. Подняв глаза на Уорда, Родригес снова перевел взгляд на дверь, будто в поисках возможности побега, но сейчас она была закрыта. Он быстро окинул взглядом зал ресторана. Некоторые посетители все еще наблюдали за нами, оставив свои разговоры.
— Ну?
Покачав головой, он взял свою текилу и залпом ее проглотил. Секунду он смотрел в пустой бокал. Думаю, он хотел бы повторить, но медленно поднялся на ноги.
Уорд тоже встал. Они стояли, глядя друг на друга.
— В вашей книге вы писали, что через какое-то время после капитуляции в Порт-Стэнли Гомес получил работу пилота и занимался испытаниями самолета на дальность полета. Точкой вылета была аргентинская база на юге Огненной Земли. Вы намекали, что он тайно летал на юг, над паковыми льдами Антарктиды. Насколько далеко на юг? Вы знаете, куда он долетал?
— No[72].
— До шельфового ледника?
— No sáé[73].
— Поскольку вы писали, что об этом сообщали газеты, это не было такой уж тайной. Вы даже сфотографировали его после возвращения. То был «Фоккер»[74], если я не ошибаюсь?
— Si[75].
Повисло молчание. Они стояли друг против друга в наступившей в зале тишине.
— Мы сойдем в Лиме, — сказал Уорд. — Если Гомеса нет по тому адресу, что вы мне дали, я буду считать, что вы с ним связались, так что не звоните ему. О’кей? Разумеется, — прибавил он, — я не стану упоминать о нашей встрече здесь, в Мехико.
Писатель кивнул и повернулся к двери, но вдруг задержался, глядя едва ли не злобно.
— Если вы собираетесь в Кахамарку, то знайте, идет el Niño.
— И что?
— El Niño — это теплое экваториальное течение.
— Это я знаю.
— Каждые шесть-семь лет оно обращает вспять Перуанское течение.
— И что тогда?
— А тогда… возможно, вы увидите сами, — улыбнулся он и прибавил: — Когда приходит el Niño, рыбаки остаются без заработка, потому что рыба любит холодную воду, которую Перуанское течение несет с юга, а не теплую экваториальную. А когда нет рыбы, гибнут птицы.
— Откуда вы знаете, что там, в Перу, происходит? Вы опять туда ездили?
— Нет, об этом пишут в газетах. Птицы гибнут.
— И какое это имеет отношение к нам?
— Я никогда не бывал на тихоокеанском побережье в годы, когда приходит el Niño, — сказал Родригес, продолжая улыбаться. — Но если дожди с Амазонки придут через горы, ваша поездка в Кахамарку, возможно, вас не порадует. Buen viaje![76] — прибавил он, теперь уже не утруждая себя, чтобы скрыть злобу.
Быстро повернувшись, он выскочил из ресторана. Уорд опрокинул в себя остатки своей текилы и попросил cuenta[77].
— Пора нам пойти поспать. Следующие несколько дней, возможно, будут слегка беспокойными.
Всю обратную дорогу в отель он молча сидел, ссутулившись и закрыв глаза, на заднем сиденье такси. Заговорил он только раз, но то были лишь его мысли вслух.
— Тот самолет был оборудован топливными баками повышенной емкости. Он мог долететь до Южного полюса и обратно. Или мог облететь на нем ледяные пустыни, где затонул «Эндьюранс» Шеклтона. Никто бы его там не увидел. Интересно, что известно Айрис? — прибавил он.
Я не уловил ход его мысли, все еще размышляя о встрече с Родригесом.
— Вы действительно полагаете, что он шантажировал Гомеса?
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— Безусловно. И не только Гомеса. Такая книга — это большое искушение для журналиста, которому известно столько, что он боится жить в своей стране.
Я заговорил об изменившемся после Фолклендской войны политическом климате в Аргентине. Я полагал, что это уж мне об этой стране известно. Видимо, где-то об этом читал. Но он расхохотался, качая головой.
— Это очень наивное мнение. Ничего не изменилось. По-настоящему ничего. Аргентинцы остались теми же, что и были. Этнически они преимущественно итальянцы, большинство имеет корни на юге Италии и на Сицилии. Каморра и мафия — органическая часть их прошлого, тяга к насилию у них в крови.
Я принялся с ним спорить, но он лишь сказал:
— Человеческая натура не меняется только потому, что в стране сменились политические лидеры. Не забывайте, в хунте, принимавшей решение о вторжении на Мальвинские острова, как минимум двое выходцы из Италии. Конечно, с ними теперь покончено, но будут другие, те, что на время залегли на дно. Родригес это понимает. Возможно, даже знает их имена. Потому-то он и боится оставаться в Буэнос-Айресе.
После этого он снова замолк, а поскольку мои мозги были заняты попыткой уяснить политическую обстановку в стране, о которой я знал совсем немного, я не спросил, был ли Гомес в том полете один или с ним была команда.
Лишь позже, когда я уже лежал в постели, глядя на мигающие на занавеске огни вывески бара на противоположной стороне улицы и слушая грохочущую музыку, я вспомнил, как Уорд, стоя в кают-компании «Катти Сарк», спрашивал у Айрис Сандерби, кому она собиралась предложить должность штурмана, кто тот человек, который убедил ее, что тоже видел корабль, застрявший среди льдов моря Уэдделла. Тогда я подумал, что она подразумевала служащего с какого-то спасательного корабля, возможно, транспорта Британской Антарктической службы либо же с рыболовного или китобойного судна, может, даже исследовательского. И теперь я снова об этом вспомнил. Она тогда сказала: «Человек, который, я уверена, видел то же, что и мой муж». Таковы были ее слова, и если она вкладывала в них буквальный смысл, то они должны были значить, что он видел запертый во льду корабль с воздуха именно так, как его видел Сандерби.
Я долго лежал, раздумывая об этом. Громкая назойливая мексиканская музыка, доносящаяся с той стороны улицы, бухала мне в уши и мало-помалу превращалась в грохот ломающихся многолетних дрейфующих льдин по мере того, как мое сознание захватывали фантазии о морском походе вместе с Айрис Сандерби, в конце которого виднелись призрачные очертания увешанного гирляндами сосулек корабля с человеком за штурвалом, гигантским вопросительным знаком вставшим в моей бессонной от смены часовых поясов голове. Привиделось ли это Чарльзу Сандерби или он действительно видел заледеневшего человека, стоявшего на руле?
Я проснулся словно оглушенный. Место музыки занял рев транспорта, восходящее солнце огромным красным апельсином смотрело на меня в просвет между зданиями напротив. Кристально чистый воздух был неподвижен. Я был слишком взбудоражен этим странным городом с обратной стороны планеты, чтобы спать дальше. Поднявшись, я оделся и вышел прогуляться. В теле ощущалась вялость из-за высокого положения над уровнем моря, в уме — из-за беспокойной ночи. Магазины уже открывались, и я зашел в один, где продавались как книги, так и газеты с журналами, но американское издание книги Родригеса мне найти не удалось. Зато я приобрел старый том «Завоевания Перу» Прескотта[78]. Пыльная, с порванным корешком, книга по крайней мере была на английском, тем не менее она мне стоила гораздо больше американских долларов, чем я ожидал.