а Володя единственный человек, которого я тут знаю. Люди леса не считаются, они в моем деле мне не помощники.
Шел на обласке, останавливаясь в тюйкулских селениях, там и тут разбросанных вдоль берегов. Встречали меня с почтением и искренним сочувствием, весть об уничтожении рода Выдры уже прокатилась среди народа реки. Меня кормили лучшей в поселке едой и одаривали дорогими шкурками и продуктами. И отказаться было нельзя. Этим можно сильно обидеть хозяев. Я и не отказывался. Правда принимал подарки по минимуму, если бы брал столько, сколько давали, моя лодка пошла бы ко дну под грузом мехов и рыбы с мясом.
Как миновал слияние Оби с Томью пошли уже чисто русские поселки. Там пришлось останавливаться в трактирах. Благо, деньги были, затрофеил с убитых бандитов. Да еще в одном из трактиров удалось пристроить часть продуктов.
Цены тоже оказались вполне по карману. Но после первой же ночи, напрочь испорченной лютыми, как таежный гнус клопами, следующие ночевки предпочитал устраивать на трактирном сеновале. И воздух свежее и насекомые не донимают. Комары только, но это зло привычное.
В одной из деревень прикупил себе в лабазе при почтовом тракте смену белья и мыло. Там же договорился с баней. Какой же кайф! Как мне этого не хватало! У тюйкулов тоже есть что-то подобное. В чуме на очаге разогреваются камни, греется вода, и моешься песком с золой. Но это не то. Не сравнить с привычной баней. И пусть топится она по-черному, с нормальным мылом это просто сказка. Еще бы парикмахера найти. Но это только в Томске. Туда без документов соваться пока рано. И хоть Цесаревич из города уже отбыл, полиция с жандармами пока не успокоились. Землю рыли в верноподданнических чувствах. По деревням тоже шустрили. Но тут больше казачьи разъезды. Одинокий охотник, выбравшийся из тайги им не интересен.
Лишь раз в одном из трактиров подсел ко мне чубатый урядник. Долго буравил меня недобрым взглядом, под ухмылки рядовых казаков. А потом сурово стал допрашивать, кто таков да зачем здесь сижу. Пришлось сказать, что к хорунжему Осипову еду в гости. По личному приглашению. Ну, после того, как выяснилось, что я тот самый лесовик, уничтоживший банду, убившую казаков отношение резко изменилось. Ребята оказались из той самой сводной сотни, состоящей при изыскательской партии. И им просто было скучно. Вот и привязались к одинокому охотнику. Хорошо посидели тогда. Помянули казаков, да за знакомство усугубили. А утром разбежались в разные стороны. Они дальше службу нести, а мне остался последний переход до Колывани.
* * *
А богато живет купеческая Колывань. Дома добротные. На окраине в основном срубы, простые да пятистенки. Ближе к центру уже начинаются кирпичные строения, и крыши крыты не дранкой, а кровельным железом. Окна узорчатые, фасады украшены полуколоннами, лепниной, коваными ажурными решетками. Смесь стилей и направлений. Тут и классицизм и модерн и сибирское барокко и эклектика. А как иначе? Статус и богатство надо напоказ выставлять. Иначе люди уважать не будут, а это потеря репутации и денег. В том мире довелось мне бывать в Колывани. И сейчас с интересом и ностальгией смотрю на знакомые дома, которые простоят больше ста лет. Это во мне строитель проснулся.
Ноги сами вынесли на людную соборную площадь. Шум, гам, веселое торжище. А какое сегодня число-то и день недели?
— Эй, малец⁈ — передо мной предстал мальчишка годков десяти-одиннадцати, дерзким взглядом взирающий на меня из-под козырька заломленного на ухо картуза, — Почем газетка?
— По деньгам, дядя, — усмехается он мне в глаза, — Зачем тебе? Ты хоть читать умеешь, бирюк таежный? Если самосад заворачивать, лучше у дядьки Афанасия бумагу возьми, по две копейки. Я покажу.
Ах, ты же шкет! Почему-то рассердиться на наглого шпингалета не получалось совсем.
— За надом, — усмехаюсь в ответ, парень мне понравился, шустрый, пробивной, — Не твоего ума, умею, не умею. Почем газета? А то в другом месте куплю, — решил слегка припугнуть юного коммерсанта. Не тут-то было.
— Да не купишь, — ухмыляется шельмец, ему просто скучно, — Тут только я продаю, да Машка сестра моя, но она седня дома осталась на хозяйстве. Полтинник давай и читай.
— Че дорого так? — нихрена себе тут цены на периодику! У меня в трактирах по дороге, ужин с ночлегом в полтинник обходился!
— Не нравится, не бери! — жмет плечами мальчуган.
— Свежая хоть?
— Обижаешь, дядя, – он выразительно, обиженно надувает губы, — Вчерашние. Утром с Томска кривцовский пароход прибыл.
Пришлось расставаться с полтинником. Да и не жалко. Деньги пока есть, а дальше украшения продам или меха. А нет, так еще что придумаю.
Счастливый пацан убежал, сверкая босыми пятками. А я впился взглядом в титульный лист газеты. Четверг, 25 июля. Значит сегодня 26-ое, пятница. Получается праздники ни при чем. Здесь всегда так весело и людно. Да и не удивительно, наверное. Колывань город купеческий, торговый, деловой. Сунул газету за пояс, потом почитаю. Сейчас не до того, тем более от обилия всяких еръ и ять информация усваивалась с трудом. Привыкать придется. А лучше репетитора нанимать, нынешнюю грамматику изучить. Необразованным дураком быть не хочется.
А храм этот я помню. Даже поучаствовал в реставрации. Немного. Потом уже стало не до того. Рак. Зам вроде продолжал заниматься. Интересно, как там Петрович? Наверное, родственнички одолели его с наследством. Только хрен им! Все равно развалят дело. А Жуков нет. Мы с Петровичем его начинали, ему и продолжать.
Не заметил, как оказался перед церковным крыльцом. Никогда не был верующим, а тут вдруг оробел. Тяжело перекрестившись, шагнул внутрь. И что делать? Опять перекреститься или не надо? И зачем я вообще сюда заглянул? Любопытство? Нет. Точно нет!
— Делай, что душа тебе подскажет.
Я вздрогнул, обернувшись на тихий вкрадчивый голос.
— Здравствуйте, батюшка, — передо мной стоит худенький седой священник в простой черной рясе и шапочке монашеской, не знаю, как она называется.
— Отец Федор, настоятель Собора Святой Живоначальной Троицы, — представляется попик, чем вызывает у меня улыбку. Вспомнился алчный поп, гоняющийся за наследством воробьяниновской тещи из Ильфа и Петрова. Батюшка улыбается в ответ.
— Дмитрий, — представляюсь в ответ.
— Крещенный⁈ — почему-то удивляется священник.
— Был крещенным.
— Что значит был⁈ — журит меня старичок, словно глупого непослушного внука, — Таинство крещения, это навсегда. Или отринул ты Бога, подавшись в богомерзкое колдовство шаманское? — ого,