башня. «Ой, я нечаянно! Я все исправлю! Если бы не веточка было бы еще хуже!».
— Нет, нет, — заметил Бертран, осматриваясь и хватая ее за руку. — Ложись спать здесь. Мы же муж и жена? Вот! Поэтому будем спать вместе.
Он подумал и добавил.
— В обнимку.
«Только так я смогу быть точно уверен, что знает, где она находится. И что ее золотые ручки не могут ни до чего дотянуться!», — решил Герцог, беря ее на руки.
Разумеется, он сделал это не потому, что был рыцарем. Просто на пути к кровати было его любимое кресло в подозрительной близости от камина, столик и балдахин.
— Ого, — прошептала Пять Мешков, глядя на Бертрана и лежа в кровати. О, как прекрасно смотрелась она на роскошных простынях. Как соблазнительно и как заманчиво она выглядела слегка растрепанная в сверкающем драгоценностями платье. Единственное, что портило картину, так это платье. Но это было поправимо.
Бертран снял сапоги, стянул с себя камзол, оставаясь в одной рубахе, схватил ее за тонкую талию и притянул к себе. Она затаилась на его груди, словно маленькая мышка, боясь шелохнуться.
«Вот так я могу спать спокойно!», — решил Бертран.
* * *
Горе–то какое!
Я едва не плакала, глядя на красавца–герцога. Оклеветали его бедного! Говорили, что за каждой девкой увивается. Да куда ж тут увиваться–то!
Мой взгляд скользнул по его руке, которая лежала на мне.
Куда ж тут за девками бегать? Разве что только интереса ради. Ну догонит, ни поймает, а ничего сделать не сможет!
— Так, — подумала я, глядя на герцога с нежностью. Нравится он мне сильно. Вот прямо сразу понравился, как увидала. А мне понравится не просто. — Слезами горю не поможешь! Надо будет герцога, как мужика, спасать! Иначе все, пропадет он! А там еще и сопьется.
У нас такое было на деревне и ни раз. Прибегает девка в слезах, говорит, что жених не может! Как свадьбу отгуляли, как в постель легли, а он ну никак! И тогда бабки ей ягодки давали одни. Чтобы в еду подмешивала, да тайком жениха накормила. А потом и правда! Десять детей. Одиннадцатого ждут!
Надо будет завтра утром за ягодами сходить. Пока герцог спит. И когда есть ему приготовлю, то пригоршню в еду ссыпать. Может, так ему хоть полегчает?
Глава двадцать шестая
Герцог Бертран проснулся от ужаса! Он ощупал руками воздух, сердце рухнуло вниз, когда он представил, как потом и пожар сражаются друг с другом за право испортить герцогу настроение. Но в замке было тихо. Рубашка взмокла от внезапного холодного пота. Рука герцога пошарила по кровати. Сердце ухало вниз, когда вместо девичьего тела находило смятое одеяло или сморщенную подушку.
Когда Бертран был близок к удару, он внезапно наткнулся на другом конце кровати на спящую жену. «Живи!», — выдохнуло сердце, а Бертран подполз поближе, сгребая тонкое тело в охапку. Для верности он еще закинул на нее ногу.
Второй раз герцог проснулся от того, что жена снова пропала! Дрожащая рука шарила по кровати в потемках, а сам Бертран прислушивался к крикам. Но пока что криков слышно не было.
Справа жены не было. Слева тоже! Его рука дошла до конца кровати. И тогда Бертран вскочил в холодному поту. Пока он ошалелым взглядом обводил комнату, он увидел красавицу, спящую у него почему–то в ногах.
Отдышавшись, он поднял ее и потащил через всю кровать и уложил рядом. Лунный свет падал на ее бледное лицо, словно сошедшее с картины, и Бертран невольно залюбовался. Сейчас, в ореоле темно — медных волос, укрытая негой сна, она выглядела так томно и соблазнительно, что сердце герцога гулко стукнулось обо что–то внутри. Полуприкрытые пушистые ресницы, бросающие длинные тени на молочно–белые щеки, полуоткрытые губы, из которых вырывалось дыхание, вызвали неутолимое желание раздвинуть их тайным поцелуем.
Убрав волосы с ее лица, Бертран усмехнулся и склонился к ее губам, чтобы сорвать тот самый тайный поцелуй, от которого заранее замирало сердце.
Но сначала он решил прикоснуться губами к персику ее щеки. И тут же схлопотал сонной рукой.
— Цуцик, ну не надо лизаться, — сморщилась красавица, дернув плечом и рукой. — Иди, полижи кого–нибудь другого, морда лизучая!
Герцога в его долгой жизни женщины называли по — разному. «О, мое ненасытное чудовище!», «О, мое крылатое божество!» и много других лестных комплиментов, которые появились на ровном месте, называемом кроватью. Но «цуциком» он был впервые.
Раздосадованный Бертран еще долго смотрел в темноту, видя, как рядом сопит самая красивая из всех виденных им женщин, обозвавшая его «цуциком».
Гордость пыталась утешить герцога, намекая, что это что–то ласковое. Но жизненный опыт подсказывал, что обольщаться не стоит.
Под конец размышлений о том, кто такой «цуцик», Бертран уснул. Утром он проснулся в гордом одиночестве и тут же вскочил с кровати!
— Пять Мешков! — позвал он, заранее холодея от ужаса.
* * *
Я проснулась утром рано, чувствуя, как меня обнимают. Эх, женское чувство меня не подвело. Я с самого начала знала, что понравилась герцогу.
— Ничего, — погладила я его сонную щеку. Сам герцог крепко спал. — Ты не переживай, что не получилось. Завтра все получится. Вот что б ты делал, если бы не я? Наверное, так бы и мучился всю жизнь!
Я сняла с себя его руку и ступила босыми ногами на пол. Правильно говорили, что мужчины — гордые создания! Никогда не признаются, что не могут. Нет бы сразу подойти и сказать, как есть! Но нет! Да вы что! Это же мужская гордость! Правильно говорили бабки, что «пока не отпадет, молчать будут в тряпочку!». Будут держать в тайне. Поэтому и лечить мужчин нужно тайно, благо, я училась на целителя.
Бабки–то сразу мне сказали, чтобы я в целители шла. Говорят, у меня талант есть! Одну вон как жизнь согнула. И если бы на нее дерево не упало, которое я рубила, так бы всю жизнь проходила скрюченная!
Меня вон сколько раз просили помочь, если кто на деревне захворал. Целителя ведь у нас ведь отродясь не было! Постучатся ночью, спросят отца. А тот меня будит, дескать, иди, помоги!
Сколько горя я людского повидала! Вон одного дровосека до полусмерти пришибло. Занемог совсем. Лежит себе лежнем. Но только меня в дом ввели, как тут же оживать начал! Как зашевелился, так сразу помирать передумал! Даже в окно полез!