— Чем такого молодого человека, как ты, смогло привлечь это путешествие?
Юноша обиделся. Он прижал к себе листки бумаги, исписанные нервным, неровным почерком-
— Спрашивают ли у паломника, почему он идет?
Козимо понимающе кивнул. Он не хотел настраивать против себя попутчика и тем самым лишиться шансов узнать о нем как можно больше. Чтобы завоевать его доверие, он начал рассказывать ему о своей жизни, вернее, о жизни Чосера, оруженосца, не состоящего ни у кого на службе, принявшего христианскую веру. Он на ходу придумывал детали, наблюдая за тем, какой интерес они вызывали у Полибюса, на лице которого читались все его чувства. Козимо делал упор на то, что, как ему казалось, больше всего впечатлило парня, — в частности, что у Чосера «не было ни семьи, ни друзей на этом корабле». Одиночество соседа по каюте тронуло парня.
— Я думаю, что мы будем проводить много времени вместе, — сказал он, помолчав.
Через иллюминатор было видно, как с резким свистом мимо проплыли два военных крейсера. Это был патруль Милиции, сопровождавшей корабли паломников.
— Невероятно! — воскликнул юноша со светящимися от волнения глазами.
— Мы в надежных руках, сказал Козимо.
— Я тоже так думаю.
Полибюс вернулся к столу.
— Странно. Мы похожи. Ты одинокий человек, а я сирота.
— Нас, наверное, не случайно поместили в одну каюту.
— Несомненно.
— Откуда ты?
Полибюс неохотно, но все же рассказал о себе.
— Я родился в Утрехте, по крайней мере, именно на той луне меня нашли через несколько дней после моего появления на свет. Меня воспитала семья литейщика. Я девять лет прожил с ними. В их доме никогда не было покоя. Как-то под вечер мой отец, ничего мне не объяснив, бросил меня одного, без куска хлеба, посреди поля, в незнакомой местности, где говорили на непонятном мне языке. Меня могли принять за слабоумного ребенка. Я мог там и умереть, если бы, на мое счастье, случайно не проходил мимо Хаммерфест.
Он услышал мои рыдания. Это был вдовец, бывший профессор античной истории, большой почитатель Фукидида и Полиба. Последнему я и обязан своим именем. Старик жил один, его дет давно уехали от него, стали военными и дипломатами. Он научил меня чтению и письму. Так как старик начал терять зрение, я до конца его жизни был у него секретарем. Всем, что я знаю, я обязан ему, — продолжал юноша. — После смерти старика его сыновья приехали, чтобы разделить наследство. Меня выгнали на улицу. И снова я остался один, без средств к существованию, и не было ни единой души, к кому можно было бы обратиться за поддержкой. Случайно я услышал, что в Труа организуется паломничество в Палестину. «Когда нам некуда идти, лучше всего самый далекий горизонт», — говорил мой учитель. И вот я здесь, и решительно настроен изменить свою судьбу. Я иду, чтобы прославиться!
Он закончил повествование о своей жизни с таким апломбом, что сказать было нечего.
— Прославиться? — все же переспросил Козимо. — Как это неожиданно. Паломничество совершают для спасения души, а не для того, чтобы прославиться. На что ты рассчитываешь?
Полибюс положил свои листки на стол.
— Я усвоил урок великих историков: для рассказа нужно действие, место и достойные подражанию личности. Наше паломничество отвечает всем этим критериям. Я хочу стать первым летописцем, описывать в подробностях все события и сделать это так, чтобы будущие поколения вдохновлялись нашим предприятием, как героической эпопеей…
— …и особенно чтобы они запомнили имя Полибюс!
Юноша улыбнулся.
— Хотелось бы, чтобы через год-другой, — продолжил он, — моя рукопись уже имела такой вид, что я мог бы продать отрывки из нее и жить за счет моего пера. Затем я буду усердно трудиться, чтобы довести ее до совершенства.
Козимо тоже улыбнулся. Он подумал о том, что судьба свела его с необычным паломником, возможно, таким же внимательным, как и он сам, ко всему, что касалось этого предприятия.
— И ты уже знаешь что-то неординарное? — спросил он.
— Да нет, — ответил Полибюс — А в общем, это неважно. Если будет нужно, я сам выдумаю!
— Можно посмотреть? — спросил Козимо, показывая на листки Полибюса.
Тот покраснел.
— Нет. Это пока еще просто заметки, не стихи. И потом… Здесь, в основном, говорится обо мне, и я призываю в помощь муз.
— Я понимаю.
Козимо поднялся и протянул Полибюсу руку.
— Я счастлив, что нахожусь в одной каюте с Вергилием, — пошутил он.
— Э-э… да еще рано такое обо. мне говорить.
Козимо сразу доя себя решил, что ему нужно будет остерегаться этого мальчишки, быть осторожным в своих действиях и попытаться разузнать, о чем тот пишет. Такая «любознательность» юного писателя могла его погубить.
На сегодняшний день его главной целью было узнать, где находятся руководители каравана: Робер де Крон и Карл де Рюи. Рыцари могли расположиться в любой части корабля. Задачей Козимо было узнать, как устроен летательный аппарат и где находится командный пункт, а также найти слабые места в конструкции корабля.
Он вынул из-под подушки сумку и сказал юноше: —Спустись с неба на землю. Давай лучше пойдем подкрепимся.
Он подошел к двери.
— Подкрепимся? — удивился Полибюс. — Если я стану изображать тебя как настоящего героя, я никогда не буду рассказывать, как ты ел. Так нельзя. Герой не ведет себя так, как простые смертные: он не ест, не отдыхает, не торопится в могилу. Ахилл, Диомед, Улисс… Что с ними происходит, когда они ничего не совершают для истории? Да они просто-напросто перестают существовать!
— Ну, им нужно было, по крайней мере, поддерживать силы, чтобы дожить до падения Трои.
— Тоже верно, — согласился Полибюс, идя за Козимо.
Они нашли ближайшую столовую. Вход был заблокирован, и открыть его можно было только с помощью посадочной карты. Над головой Козимо заметил камеру, а немного поодаль — двух вооруженных андроидов. Было ясно, что за каждым шагом паломников наблюдают. Козимо открыл дверь своей картой, и они вошли внутрь.
Козимо поразили размеры столовой — она была огромной. Он вспомнил планы Табора, на которых архитекторы рисовали роскошные завы. Этот же зал был строго функциональным, здесь не использовали никаких вычурных деталей. Простые столы со стульями, белые стены. Единственное, что придавало некоторый шик этому месту, были окна от пола до потолка, за которыми чернел космос. Несмотря на множество паломников, находившихся в столовой, было тихо. За некоторыми столами вообще не произносили ни слова, только священник читал страницы из Святого Писания. Здесь царили строгость и набожность — то, чего и добивалась Христова Милиция.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});