Из-за неудовлетворительных результатов социально-экономической политики правых консерваторов ожидаемым стали их проигрыш на президентских выборах 2012 г. и победа социалиста Франсуа Олланда. Сдача позиций традиционными правыми подтверждалась усилением влияния правых радикалов. Начиная с 2010 г. на всех национальных выборах разного уровня (за исключением парламентских) неуклонно набирал «политические очки» ФН. В 2014 г. он занял первое место на выборах в Европарламент (24,85 %).
Сказалось также общее изменение облика партии после смены руководства. Марин Ле Пен, несомненно, является харизматичным лидером: в ноябре 2014 г. она получила 100 %-ную поддержку на выборах председателя партии. На повышение привлекательности ФН работали также омоложение партийной элиты, смена стиля на более респектабельный и отказ от радикальной риторики, которая не позволяла Фронту завоевывать симпатии умеренно настроенного консервативного электората.
На фоне актуализации иммиграционного вопроса большой общественный резонанс и острую полемику вызвала книга «Французское самоубийство» Эрика Земмура (Zemmur, 2014), ультраконсервативного писателя, журналиста и знаковой медийной фигуры, известного скандальными экстремистскими высказываниями. В этой работе Земмур обосновывает вывод о том, что «Франция умерла» (ibid, p. 4). Роковым, с его точки зрения, стал май 1968-го с его триадой «Осмеяние. Разрушение. Уничтожение», подорвавшей основы традиционных структур (семья, нация, школа и др.) и обратившей в руины ментальный мир его современников (ibid, p. 9, 11). Аргументация автора традиционна для консерваторов ультраправого толка: США обвиняются в импорте мышления политкорректности, душащего свободу слова, и рыночного либерализма, а наднациональные институты, прежде всего Европейский союз, – в подрыве французского национального государства и экономики. В то же время вся книга – это обвинения в адрес национальных элит: экономической, административной, интеллектуальной пр., которые, осознанно или нет, предают интересы страны. Так, вину Саркози он видит в том, что тот не «офранцузил ислам» так, как Наполеон в свое время «офранцузил иудаизм» (ibid, p. 720).
Опросы показывали, что большинство французов, не питая особых симпатий к самому Земмуру, тем не менее разделяли многие его взгляды. 76 % соглашались с его утверждением, что «сейчас ничего нельзя сказать без риска прослыть расистом», 62 % – что «через Европу, глобализацию, иммиграцию и мультикультурализм идет растворение французской нации», 56 % – что ислам несовместим с Республикой (против 44 %) (Les Français et Eric Zemmour, 2014, p. 5, 7, 8).
По трагическому совпадению, незадолго до январских событий 2015 г. Земмур был отстранен от телеэфира за высказывания об опасности «хаоса и гражданской войны», которые могут быть спровоцированы ситуацией «народа в народе» – нарастающей обособленностью мусульман внутри французского общества. Три одновременные террористические атаки в начале 2015 г.: на редакцию журнала Charlie Hebdo, кошерный супермаркет и полицейский участок, жертвами которых стали 18 человек, вызвали национальный шок. Жестокость, мотивы и состав пострадавших от этих преступлений, отмечали обозреватели, разбудили Францию и заставили в новом свете посмотреть на старые проблемы, которые неожиданным образом переплелись в единый узел и дали такой трагический результат. Расстрел журналистов сатирического издания за публикацию карикатур как месть за оскорб– ление религиозных чувств мусульман был воспринят большинством общества как покушение на одну из фундаментальных основ строя – свободу слова, а значит – саму Республику. Среди жертв террористов оказались этнические французы, евреи, арабы, представители разных вероисповеданий, полицейские и случайные прохожие, и это показало общую уязвимость перед лицом агрессии со стороны радикального исламизма.
На волне этих настроений, усиленных острой эмоциональной реакцией на хладнокровную жестокость действий террористов, наблюдался небывалый рост сплоченности нации, проявившийся в «республиканском марше» 11 января 2015 г. Его идея получила всеобщую поддержку: 97 % опрошенных высказались за то, чтобы французы, забыв о существующих между ними различиях, продемонстрировали национальное единство. Это было впечатляющим образом подтверждено масштабами акции, собравшей более 4 млн участников в разных городах страны.
Родившийся в период январских событий слоган «Я – Шарли» (“Je suis Charlie”) стал своего рода новым политическим маркером (причем, не только во Франции). Под ним в колоннах марша в Париже прошли представители практически всех партий. Марин Ле Пен неубедительно объяснила неучастие в нем отсутствием официального приглашения и расценила марш как пиар-акцию политических конкурентов. Тем не менее она призвала своих сторонников провести отдельный марш, что стало поводом для очередных «семейных» разногласий в руководстве партии (ее основатель Ж.-М. Ле Пен заявил, что «он не Шарли»)[33].
Социологи отмечали, что «историческая манифестация 11 января» ослабила у французов чувство разобщенности, но не свела его на нет: лишь чуть больше половины опрошенных (54 %) сказали о том, что единство есть, и меньше половины считали сплачивающее начало, базирующееся на привязанности к республиканским ценностям и институтам, сильнее разъединяющего[34].
Усиление антимигрантских настроений после террористических атак подтолкнуло рост влияния Национального фронта. Уже в марте 2015 г., по данным опросов, ФН был лидером предпочтений электората и опережал правых и социалистов. Тем не менее считается, что у ультраправых невелики шансы стать правящей партией, поскольку мало кто верит в их способность управлять страной[35].
Но непростой остается ситуация и для крупнейших партий страны. Демонстрация ими единства в ходе «республиканского марша» носила, по наблюдениям обозревателей, во многом ситуативный характер, при сохранении в силе старых разногласий. Более того, улучшение личного имиджа президента Ф. Олланда вследствие положительной оценки действий власти в январе усилило конкуренцию между правой оппозицией и социалистами. Это подкрепило трехполюсную схему партийно-политического противостояния и сделало менее предсказуемым исход президентских выборов 2017 г., а с этим – возвращение консерваторов к власти.
Консерватизм в Великобритании
Исторический очерк
Британский консерватизм считается классическим выражением этого идейно-политического течения. В политической практике его представляет Консервативная партия Великобритании, официально принявшая такое название в 1834 г. Предшественницей Консервативной партии была партия тори, оформившаяся в парламенте к середине XVIII в. и вместе с партией вигов составившая английскую двухпартийную систему.
В качестве своего идейного отца, сформулировавшего принципы политической философии консерватизма, британские консерваторы рассматривают Эдмунда Бёрка, активная часть жизни которого была связана с партией вигов, а не тори. Однако начавшаяся в 1789 г. Французская революция резко изменила его мировоззрение. В книге «Размышления о революции во Франции», опубликованной в конце 1790 г. и сразу вызвавшей в Англии оживленные отклики, Бёрк выразил свою убежденность в том, что свобода возможна только в рамках закона и порядка и что реформы должны осуществляться эволюционным, а не революционным путем. Радикализму французских революционеров Бёрк противопоставлял неписаную британскую конституцию и ее основные ценности: заботу о политической преемственности и естественном развитии, уважение к традиции и конкретным правам вместо абстрактной идеи закона. Он утверждал, что ввиду несовершенства любых человеческих стремлений искусственное перераспределение собственности может обернуться страшными бедствиями. По его убеждению, большинство людей не способны к управлению страной, для этого государство должно подбирать людей с хорошим воспитанием и христианским образованием, обладающих личными заслугами и отличиями.
Что касается экономических отношений, то Бёрк рассматривал рыночные силы как сферу действия «естественных законов». Он, в целом, разделял либеральные идеалы частной собственности и доктрину свободного предпринимательства Адама Смита, но считал, что экономика должна подчиняться консервативной социальной этике, что над капитализмом должны стоять старинные моральные традиции аристократии.
При этом даже в последний период жизни (он умер в 1797 г.) Бёрк не стоял на позициях полного охранительства. Он поддерживал Американскую революцию, более того – допускал, что французский абсолютизм во многом сам был виновником своих несчастий, поскольку не признавал принципа «измениться, чтобы сохранить».