«Привет!», как один мальчишка другому. Джим был ошеломлен, но этим все и кончилось. Их разделяло офицерское звание летчика. Это было грустно.
Друзей у Джима не было. Он избегал мужских компаний, собиравшихся по вечерам в казарме. Вместо этого он ходил в кино или читал книги, среди которых ему попался и роман Салливана. Он прочел, и ему показалось, что это написано кем-то совершенно ему незнакомым.
Время от времени он ездил в Колорадо-Спрингс, где ему встречались солдаты с голодными глазами, рассчитывающие увидеть такую же жажду в глазах кого-нибудь еще. Но Джим не обращал на них внимание. Секс его не интересовал.
В конце концов один из офицеров-кадровиков обратил внимание, что Джим был тренером по теннису, и перевел его в специальную службу на должность инструктора по физической подготовке.
Его жизнь после этого улучшилась. Он поладил с капитаном Бэнксом, офицером специальной службы, футболистом, который прежде был пилотом. Его списали на землю по здоровью. Капитан Бэнкс, как сомнамбула, ходил по своему кабинету, подписывал необходимые бумаги, даже не сознавая, что делает. Как и многие офицеры авиабазы, он перепоручил свои обязанности сержанту.
Сержант Кервински — стройный темноволосый человек. Он носил на мизинце большой перстень с бриллиантом, говорил быстро и часто краснел. Даже невинный глаз заметил бы, как обрадовался сержант, когда Джима перевели в его отделение. Теперь жди неприятностей, подумал Джим.
В подразделение специальной службы входили те, кто работал в театре и библиотеке базы, кто ставил пьесы и радиопрограммы, издавал газету. Кроме этих творческих людей, было с полдюжины спокойных молодых людей, которые работали инструкторами по физической подготовке. Поскольку все попытки навести дисциплину в гарнизоне неизменно саботировались штабными, жизнь у Джима была не бей лежачего. Физподготовкой почти никто не занимался, а потому гимнастический зал был целиком в распоряжении тренеров, что их вполне устраивало, поскольку все они были помешаны на бодибилдинге.
Хотя жизнь на базе была вполне сносной, Джим мечтал, чтобы его послали за океан, хотя и знал, что в современных условиях воюют только пехота на передовой да боевые летчики. Тем не менее мысль об опасности будоражила его воображение. Он жаждал освобождения.
Лишь немногие из рядовых необученных хотели того же. Они тоже ненавидели рутину и бездеятельность, однако были в меньшинстве.
У каждого штабного был по меньшей мере хотя бы один дружок-офицер, который обещал не допустить его отправки за океан или, если уж этого не избежать, содействовать его устройству в каком-нибудь местечке побезопаснее, вроде Англии. Штабные не были героями, и они этого не скрывали. Только сержант Кервински был другой.
Он мечтал, чтобы его послали на какой-нибудь тихий остров с белым песчаным пляжем и без женщин. Когда Джим попросил сержанта включить его в список первой группы, отправляющейся за океан, Кервински рассказал ему об этом рае и добавил:
— Я тебя понимаю, парень, ей-богу! Я включу тебя в список. Может, мы вместе отправимся в южные моря. А пока пошли ужинать.
Они вместе встали в очередь, чтобы получить обычную тяжелую пищу. Потом они уселись за один из длинных деревянных столов. Прямо над головой сержанта висел календарь с изображением пышногрудой девицы. Кервински с отвращением взглянул на нее, потом повернулся к Джиму и сделал пробный ход:
— Ничего тетка?
— Ничего тетка, — без всякого энтузиазма сказал Джим.
— Ты, наверное, еще и женой не успел обзавестись, — весело сказал Кервински. — Ты ведь все путешествовал.
Кое-что о жизни Джима ему было известно.
— Не успел.
Это закидывание удочек было ему тем более неприятно, что сержант красотой не отличался.
— Говорят, нет ничего лучше жены. Но только не для меня. Ведь гораздо дешевле покупать молоко, чем держать корову, а?
Джим хмыкнул.
— Ну, а как там Голливуд? — Кервински посмотрел на Джима голодным взглядом.
— Ничего особенного.
Однажды Джим кому-то из штабных показал журнал со своей фотографией. Это произвело на них такое глубокое впечатление, что с тех пор они его чуть ли не возненавидели. Джим усвоил этот урок и больше никогда не упоминал о своем прошлом.
— Насколько я понимаю, — сказал Кервински, краснея, — ты был знаком с Рональдом Шоу и со многими другими звездами? Интересно, какой он из себя?
Все гомосексуалисты знали о Шоу.
— Я его почти не знал, — уклончиво ответил Джим. — Просто несколько раз играл с ним в теннис.
— Я слышал о нем всякие странные истории, но я так думаю, все это вранье.
— Да? Какие это истории? — Джим был само коварство.
Сержант побагровел:
— Ну, всякие истории. Те, что обычно рассказывают о голливудских знаменитостях. Я так думаю, все это вранье.
— Людям рот не заткнешь.
— Кстати, — сказал Кервински, рассматривая зеленую водянистую капусту, — в этом месяце будут присваиваться очередные звания.
— Да?
— Я рекомендовал капитану дать тебе рядового первого класса. — сержант положил капусту в рот.
— Большое спасибо, — сказал Джим, опасаясь худшего.
Кервински задумчиво жевал.
— Нужно нам как-нибудь пообедать вместе. Я знаю один прекрасный ресторан недалеко от Броадмур. Мы, холостяки, должны держаться вместе, — добавил он, усмехнувшись.
— Это было бы здорово, — сказал Джим, надеясь, что когда он в конце концов скажет сержанту нет, Кервински не будет долго переживать.
— А потом, — сказал Кервински, — я знаю несколько здешних девушек. Они очень миленькие, тебе непременно понравятся. Ты уже познакомился в городе с какой-нибудь?
Джим отрицательно покачал головой.
— Что-то ты не жалуешь колорадских девушек. Где же твоя южная галантность?
Джим стал разыгрывать южный идиотизм.
— Я просто редко хожу в город, вот и все дела, — сказал он.
— Говоря между нами, я тоже. Знаешь, девушки здесь вовсе не так привлекательны, как дома.
Он подмигнул, а Джима передернуло. Хотя в армии невозможно было открыто говорить о таких вещах, существовали более прямолинейные способы обольщения. При нынешней тактике сержанту, чтобы добиться своего, понадобится несколько недель. Джим пообещал сержанту пообедать с ним вскоре в ресторане, потом извинился и пошел к себе в казарму.
На его койке сидело несколько человек. Большинство из них — штабные уже не первой молодости. Они вели между собой неторопливый разговор. Хотя Джим и сделал знак, сидите, мол, они пересели на другие койки. Джим снял рубашку и лег. Он не произнес ни слова. Разговор продолжался.
Как и всегда, это были сплошные сетования. Каждый из них, находясь в армии, терял сумасшедшие деньги. Все офицеры несправедливы, а женщины — изменницы. Джим лежал на спине поверх грубошерстного коричневого одеяла и разглядывал темные балки. В казарме всегда было сумрачно. Казалось, здесь вечно не хватает тепла и света. Он повернулся к печке и тут увидел новичка, молодого капрала,