всю жизнь попрекать будешь тем, что я на лавочке заснула? — мать вскинулась, плакать перестала.
Ощетинилась, глазами впилась в лицо, походя при этом на шакала. А я понял, что разговаривать с ней нет никакого смысла. Как последний идиот повторяю одно и то же. Но только чувства вины мать не испытывает.
— Что ты сказала Михайлине? — настойчиво переспросил.
— Ничего, — мать фыркнула.
— Какой спор? — не встряхнул её за плечи только по той причине, что прикасаться к ней было противно.
— Какой спор? — мать деланно удивилась. — Ты про что, сынок?
Захотелось что-то сломать. Разрушить всё вокруг, чтобы остались лишь одни руины.
— Слушай, родной мой, ты не думал, что девчонка просто всегда была влюблена в Игоря? А ты просто замена. Ты же знаешь, как к Игорю всегда люди тянутся. Как его все любят. Это ты всегда надутый и злой ходил.
Я смотрел на мать. На её худой скелет, обтянутый кожей. На редкие волосы и крысиный хвостик. На морщинистую кожу лица, потрескавшиеся уголки губ и нервно бегающие глаза. И понимал, что в очередной раз она сравнила меня с братом, втоптав меня в дерьмо. В очередной раз ткнув носом в то, что Игорь лучше. Только с изумлением понял, что меня больше это не трогает. Что мне срать на то, что мать любит Игоря больше.
Развернулся, чтобы покинуть кухню, но мать продолжила говорить в спину:
— Это потаскушка с тобой была, а сама глаз на Игорёшу положила. Соблазнила моего мальчика и уехала, разбив ему сердце.
— Мать, твои мозги совсем поплыли от наркоты. Неплохо было бы начать книги читать. Ты филолог, как-никак. Фантазия не работает совсем. Раньше сказки больше впечатляли.
— Зря не веришь мне! Я плохого не посоветую. О тебе забочусь!
Иногда создаётся ощущение, что моя мать младше Насти. То ли из-за наркоты отупела, то ли в детстве она мне умной казалась, а на деле такой и была.
Покинул кухню, засунул ноги в кроссовки, из рюкзака достал пачку сигарет и вышел в подъезд. Сел на ступеньки, закурил.
Снова уставился на дверь в квартиру Мишки. Плачет? Или Настя успокоила?
Повёл сегодня себя как полный идиот. Дебила кусок. Только ничего с ревностью поделать не мог. Слишком сильно люблю девчонку. Дышу ей. Хочу, чтобы все её мысли принадлежали мне. Чтобы каждая улыбка, каждый взгляд были предназначены только мне. Хочу, чтобы фамилию мою носила. Хочу вылизать её. Блять. Сломал сигарету. Курить больше не хотелось. В квартиру своей любимой и до одури желанной соседки хотелось попасть. В глаза заглянуть и спросить, почему матери моей поверила.
Ты проиграл, Антон. Игорь был первым.
Мишка моя. Моя золотая девочка. Обидчивая и ранимая. Видел по любимым глазам, полным слезам, что тут же пожалела о своих словах. Понял, что хотела зацепить больнее. Только бы избавиться от той боли, что в каждой морщинке на лице прослеживалась. Зацепили её слова? Нет. Я знал, что солгала.
Не могла она лгать, выгибаясь так в моих руках. Так отвечая на поцелуи.
Нежные стоны вновь в ушах зазвучали. Тихие, едва слышные. Облизнулся, желая почувствовать на губах вкус её кожи. Осёл. Какого хуя про других заговорил? Какого хера только перед глазами возникла картинка из прошлого, где Игорь к себе прижимал малышку?
Ревность. Разжигающая душу ревность. Словно серная кислота внутри плескалась, опаляя все внутренности. Я ревновал девчонку к брату, к уёбку, который вчера привёз её домой, а сегодня пытался взять силой. Эта ревность будила во мне неизведанное раннее желание убивать. Кулаками разбивать чужую рожу в кровь. Я бы разбил, но Мишка не дала. Права малышка, нельзя никуда мне влипать. Если посадят, Настя никому не нужна будет. Рано или поздно окажется в детдоме, где её просто сгрызут.
Что если бы я вопрос не задал? Что если бы ревность голову не подняла?
Девчонка сейчас бы сладко и протяжно стонала подо мной, а я бы вбивался в её тело на всю длину тела, пальцами зарываясь в золотистые волосы. Зажмурился. Член снова стоял колом. Будто не кончил от влажных и неумелых губ Мишки. Моя порочная и стеснительная малышка. Каждое клеточкой идеального тела моя.
Она сама предложила мне себя. Сама на колени опустилась.
В ванной комнате не сдержался. Просто не смог сдерживать желание. Сорвало все тормоза. Слишком беззащитным был взгляд. Влажным. Приоткрытые припухшие губы просили поцелуев. Маленькая, совсем маленькая грудь с торчащими сосками просилась в рот. Чтобы облизал. Прикусил поочерёдно соски.
Я идиот. Оскорбил Мишку.
Она клубочком свернулась под одеялом, мигом превратившись из раскрасневшейся и возбуждённой малышки в разбитую, готовую разрыдаться. Стоял возле кровати и не знал, как извиниться перед ней. Как попросить прощения за необдуманные слова. Как объяснить, что никак не могу научиться справляться с чувством ревности.
Смотрел на то, как вздрагивали плечи и сжимал кулаки. Что-то подсказывало, что в Мишке лезть не стоит. Не сейчас.
Бесило то, что за эти дни ни разу нормально не поговорили. И причиной всего этого был я. Ревнивый осёл. Идиот безмозглый. Вечно хуйню какую-то молоть начинал. Кто может объяснить, почему в ответственный момент я превращаюсь в безмозглого придурка? Куда девается мой холодный ум? Куда девается тот парень, которого знают все вокруг? Почему собственную боль и разочарование я пытаюсь перенести на самого любимого человека?
Громко?
Нет.
Три года назад, я понял, что от тоски можно сдохнуть. И это были не красивые слова. Когда узнал, что Мишка уехала, свалился с высокой температурой. В бреду видел Мишку. И выходит из этого состояния не хотел.
Позже узнал, что мой организм просто дал мне повод не ебашить двадцать четыре на семь. Не оттирать блевотину матери с пола. Не искать её по всему городу. И даже, как бы стыдно не было это признавать, не слушать капризы Насти. Не видеть довольную рожу близнеца. Почти идентичную той, что в зеркале каждый день видел. И не осознавать, что за стенкой нет Мишки.
Подсознание странная вещь. Все три года казалось, что из-за стены холодом веяло. Но стоило Мишке вернуться, будто солнце из-за туч выглянуло.
Снова тупое сравнение.
Но только так и есть. Это чертовски странно, но Мишка была той, с кем я не пытался быть кем-то другим. Её не пугала моя угрюмость. Моя ревность. Моя злость. Рядом с ней легче дышалось. Она заставляла чувствовать себя любимым. Стоило только её взгляду замереть на