Назавтра мы вернулись в Париж. Я пообедал один в кафе, расположенном в первом этаже «нашего» дома, впадая в отчаяние оттого, что установил зеркальное стекло в переборке и теперь должен каждый вечер наблюдать, как они принадлежат друг другу. Я не осмеливался пойти спать, потому что боялся застать их любовные забавы в самом разгаре. Я видел, как Жак вошел в дом. В полночь хозяин кафе заявил мне, что заведение закрывается.
Я медленно поднялся по лестнице, открыл свою дверь, растянулся на кровати, запретив себе заглядывать в зеркальное стекло, и уткнулся носом в подушку.
Но внимание мое привлек любопытный разговор. Слова долетали до меня через отверстие в вентиляции, которое я забыл закрыть заглушкой. Жак бормотал что-то пьяным голосом.
– Нет! – крикнула Фанфан. – Давай сматывайся!
– Черта с два! – заорал он. – Две ночи ты притворяешься, будто спишь со мной, возбуждаешь меня своими стонами, а я не имею права и прикоснуться к тебе!
– Жак, ты слишком много выпил. Оставь меня в покое. Я попросила тебя оказать мне услугу, только и всего.
– Значит, мы уже не женимся? – грубо захохотал он.
– Ты очень хорошо сыграл свою роль. Я тебе очень благодарна, так как получила то, чего хотела. Александр ревнует и вот-вот сломается. А теперь кончай эту комедию.
Ощутив неземное блаженство, я поднял голову и стал смотреть на сцену, разыгрывавшуюся в соседней комнате. Лицо Жака было перекошено ужасной гримасой, глаза вылезали из орбит. Это был уже не тот сердечный и предупредительный молодой человек, которого он по просьбе Фанфан играл в конце недели, теперь он вопил, что два вечера он не мог ни «почмокаться», ни «клюкнуть» и с него хватит. Меня поразила его пошлость: персонаж, придуманный Фанфан, любитель птиц и тонкого белья, не имел ничего общего с распущенным актером, пьяницей, который держался как мужлан. Значит, идеальный соперник оказался миражем. Но ведь Фанфан сумела разглядеть очарование, таившееся в этом примитивном парне. И я подумал тогда, что моя Фанфан – исключительно одаренный режиссер, раз уж она сумела создать такой правдоподобный фарс, заставила этого типа войти в образ. Если бы не моя хитрость с отдушиной в вентиляции, я так и остался бы одураченным. Фанфан открыла свою дверь.
– Ну, топай! – властно повторила она. Жак лягнул дверь и снова захлопнул ее.
– Паскуда! Ты меня наярила, и я тебя покрою.
Он схватил Фанфан и попробовал повалить ее на кровать, она коленом ударила его в низ живота. Он закатил ей яростную пощечину – она его укусила; они скатились на ковер.
Как мне поступить? Я мог вмешаться. Ключ от комнаты Фанфан оставался у меня; но как я оправдаю свое появление? Жак задрал подол Фанфан. Тогда я взял ключ из ящичка бюро. Фанфан удалось вырваться; он притиснул ее к зеркалу. Я увидел ее сплющенное о стекло лицо – она как будто смотрела на меня.
Не раздумывая, я выскочил на площадку, открыл дверь комнаты Фанфан и бросился на верзилу Жака, который пытался забраться ей в трусики.
– А этот как сюда попал? – процедил он сквозь зубы и поднялся на ноги.
Вместо ответа я ударил его головой в лицо. Из разбитого носа потекла кровь. Я схватил его за плечи, вытолкал на лестничную площадку и захлопнул дверь. Фанфан встала и, не говоря ни слова, прильнула ко мне; оба мы дрожали мелкой дрожью.
– Сестренка… – пробормотал я, – кажется, твой брак расстроился.
– Но что ты здесь делаешь?
– Мне приснилось, что кто-то пытается тебя изнасиловать. От этого я проснулся, и у меня возникло чувство, будто этот кошмар вот-вот станет явью. Тогда я прибежал сюда, – быстро сообразил я.
Фанфан намекнула, что подобная интуиция возникает, только когда два человека по-настоящему любят друг друга.
– Любовью брата и сестры, – улыбаясь, сказал я. Она заявила, что продолжает беспокоиться и лучше бы я остался у нее до утра, но я поскорей ушел восвояси.
– Мне завтра утром очень рано вставать… Слишком страшно мне было остаться с ней. В ее глазах я был Очаровательным Принцем, упавшим с неба, чтобы спасти ее. Мне очень пригодилось такое утешение после всех моих слез, пролитых из-за Фанфан.
Вернувшись к себе, я посмотрел на нее сквозь зеркальное стекло. Она была именно той, ради которой я жил. То, чего она добилась от Жака на весь уик-энд, свидетельствовало о ее способностях, которые до поры до времени дремлют в людях: ее взгляд облагораживал вещи и людей.
Тогда-то у меня и возникла мысль еще больше к ней приблизиться без ее ведома, и я наметил этот эксперимент на следующий день.
В восемнадцать тридцать я уже лежал под кроватью Фанфан. Сначала я чуть было не задохнулся от пыли, но понемногу совладал с неудобством позы и клаустрофобией. От ковра на полу до матраса было всего двадцать сантиметров. На мою беду, в этих помещениях батареи отопления проходили под полом. Я жарился на медленном огне и до тошноты глотал пыль, но был почти счастлив тем, что страдаю во имя любви; считал себя героем в глазах дамы моего сердца.
Я хотел спать с Фанфан, не прикасаясь к ней, лежал под кроватью всю ночь. Хотел вдыхать запах ее тела, прислушиваться к ее дыханию и наслаждаться ее присутствием, вступая с ней в близость без ее ведома. Мне это казалось возможным, потому что как-то раз Лора обнаружила у себя под кроватью одну из своих подруг, когда мы жили вместе.
Пот катился по лицу, я с трудом дышал, но в то же время понимал, что в этой необычной ситуации я испытываю больше волнующих чувств, чем все мужчины Европы со своими женами в эту ночь. Я прождал четыре часа, двести сорок минут, и за это время мое вожделение к Фанфан разрослось до умопомрачения.
Единственное серьезное беспокойство вызвал у меня мой мочевой пузырь, который все наполнялся и наполнялся. Из страха перегрузить его я запретил себе пить, а пойти в уборную не осмеливался. Если в такую минуту придет Фанфан, мои долгие часы страданий полетят прахом. Когда резь стала невыносимой, я воспользовался полиэтиленовым пакетом. Дважды позволил себе выпить глоток воды, чтобы не лишиться чувств. Бутылка минеральной воды, которую я прихватил с собой, была моим постоянным искушением.
Около двадцати двух часов я начал опасаться, что Фанфан вообще не придет ночевать; но я продолжал лежать под кроватью без всякого движения. Адовы муки предыдущих часов оправдывали такое упорство.
В двадцать два тридцать дверь открылась. Я услышал голоса двух человек и на какой-то миг решил, что Фанфан пришла не одна, но это оказался другой сосед по площадке; они просто поздоровались. Фанфан закрыла дверь, я тихонько вздохнул.
Фанфан сняла лодочки и носки. Я видел только голые ступни и нижнюю часть икр, по которой можно было судить о стройности ее ножек. Она расстегнула свои джинсы, и, когда они упали на ковер, я заметил, что она сняла их вместе с трусиками. Голые икры стали еще соблазнительней. Я с трудом сдерживал дыхание. Чресла горели огнем.