его домой отправили.
— Синяки бы были, если бы Илюха нос ему расквасил, — встрял Марчуков.
— Мы правда не дрались, было бы несправедливо наказывать Мамонова за то, чего он не делал, — я вытащил из носа дурацкие жгутики, зажал их в кулаке и проверил ладонью, не идет ли кровь. Вроде все было нормально.
— Между прочим, там есть еще темная история с дымом на открытии, — язвительно сказала Анна Сергеевна.
— Да не мы это! — заорал Марчуков, но я дернул его за футболку и продолжил он уже спокойнее. — Мы готовились! Я сценку придумал, а Илюха там должен был америкашку играть. Я даже пестик у своего брательника из седьмого отряда взял погонять!
— Пестик он взял! Марчуков, ты седьмой класс закончил, а до сих пор как маленький! — Анна Сергеевна закатила глаза. — И как это вас оправдывает?
— А мы и не оправдываемся, Анна Сергеевна, — сказал я. — Потому что мы не виноваты. Вы отправите домой ни в чем не повинного Мамонова, а тот, кто все это устроил и сорвал нам вечер, будет разгуливать по лагерю и потирать ручки. И еще потом нам что-нибудь устроит. На смотре песни и строя или на олимпиаде.
— Резонно, — большая рыжая голова качнулась. — Жарко сегодня, Анна Сергеевна. Отпустите детей в отряд.
— Вы считаете, что они ничего больше не натворят? — педагогиня бросила на меня недобрый взгляд. — Пусть они дадут честное слово…
— Конечно, натворят, — уголки бледных губ директрисы дернулись вверх. — Но наказывать мы их будем, только если они и правда виноваты. Мамонов, Крамской, Марчуков, можете идти.
— Спасибо, Надежда Юрьевна! — сказал я. Марчуков набрал в грудь воздуха, чтобы еще что-то сказать, но я потащил его за футболку к выходу.
Мы торопливо шагали по дорожке, Марчуков постоянно оглядывался, будто опасался, что за нами погонятся и вернут обратно в грозный кабинет директора.
— Уф, кажется, пронесло! — рыжий остановился и уселся на землю рядом с толстенной сосной. Подобрал шишку и запулил ее в стороной корпуса первого отряда. — А разве у твоей матери на работе есть телефон?
— У начальника цеха есть, — сказал Мамонов. — Сообщение бы оставили. Пришлось бы ей брать отгул и ехать сюда за мной.
— Аннушка совсем сбрендила… — Марчуков кинул еще одну шишку. Некоторое время мы молчали. Марчуков сидел у дерева и кидал шишки, Мамонов жевал травинку, а я смотрел на компанию детей из какого-то младшего отряда. Они стояли в кругу, потом кто-то подкидывал мяч, выкрикнув: «Штандер, Митя!» Потом все бросились врассыпную, кроме одного, который бросился за мячом.
Мамонов повернулся ко мне и протянул руку.
— Спасибо, Кирилл.
— Да брось, не за что, — я пожал протянутую руку.
Заиграл горн, призывающий на ужин. Мы переглянулись и молча потопали к столовой. Только молчание это больше не было напряженным или недобрым. Просто задумчивым. Никакой радости от победы в этой ситуации ни я, ни, судя по лицам Мамонова и Марчукова не ощущали. Зато между мной и старыми приятелями отчетливо рухнула стена, которую я ощущал с самого начала. Другом я им еще не стал а вот чужаком уже не был.
— Что, Мамонов, последний ужин? — злорадно спросила Коровина, когда мы рассаживались за столом.
— Не дождешься, Коровина, — криво ухмыльнулся Мамонов.
— Как это? — возмутилась Коровина. — Анна Сергеевна, вы же сами говорили…
— Ешь, Коровина, — раздраженно буркнула Анна Сергеевна. — Без твоих советов разберемся.
Коровина тряхнула головой и переглянулась с сидящей рядом с ней Шарабариной. Та сделала большие глаза и пожала плечами. Потом что-то прошептала ей на ухо и указала глазами на меня. Коровина тоже на меня посмотрела и что-то прошептала в ответ. Взгляд «ангелочка» стал цепким.
Я воткнул тупую алюминиевую вилку в плоскую котлету-лапоть и подумал про свою дочь. «Да, Карина, пожалуй, ты права, я ничего не понимаю», — мысленно ответил я своей дочери. Очень давно не играл в эти игры. Совсем забыл о том, насколько связывает по рукам и ногам отчужденность с коллективом. В моей маленькой фирме работает всего-то семь человек. И мне не нужно каждый день подтверждать у них свой авторитет, не нужно захватывать внимание и доказывать, что я лучший, что я достоин. Отношения сложились, рабочий режим налажен, работа-дом, друзья по пятницам. И постепенно привыкаешь вот к этой вот устойчивости окружающего мира. А потом все внезапно рушится, и вот ты снова в начале пути.
И где теперь оказался весь этот хваленый жизненный опыт, которым я козырял перед дочерью?
Я фыркнул, чуть не подавившись кашей, когда представил лицо Карины, если бы она вдруг услышала эти мои слова сейчас.
Да, Карина. Все так. Твой папа ни черта не понимает. И ведет себя, как и положено гику и ботану Кириллу Крамскому, который клепает по ночам в тетрадке приключения бравого капитана звездолета Зорина. А в остальное время отсиживается в углу. И все очки, которые он заработал среди новой для себя компании твоих ровесников, Кара, ему выдали только за то, что у него очень вовремя носом пошла кровь.
— Крамской, а ты почему сбежал? — спросила Шарабарина. — Тебе же сказали до утра оставаться.
— Привидений боюсь! — ответил я и сделал страшные глаза. — Говорят у вас в медпункте водятся призраки мертвых белогвардейцев. На скелетах коней. Жуть такая, ммм…
— Ой, да ладно! Все ты выдумываешь! — Шарабарина прыснула и снова что-то зашептала на ухо Коровиной.
Я облизал ложку и решительно встал, чтобы потребовать добавки. Реально, жрать хотелось так, что эта несчастные липкие макароны с котлетой проглотил, даже не заметив.
Активисты кучковались вокруг Прохорова, и оттуда слышались возгласы про космос, Гагарина и ракеты. Понятно, они собираются новую сценку ваять. Или еще что-то подобное.
Тут мне на глаза попался одинокий желтенький цветочек. Он рос прямо на краю дорожки, упрямо поднимался, после того, как проходящие постоянно задевали его ногами. Цветок… Букет… Директриса… Анна Сергеевна.
Я вспомнил застывшее лицо Анны Сергеевны. Она умело скрывала свое плохое настроение за маской всегдашней строгости. Должно быть, она только что получила выволочку у Красной Королевы.
Я ускорил шаг, почти поравнявшись с активистами впереди, но пошел на на веранду в наш корпус, а мимо. Туда, где трава была не притоптана, и цветочков росло больше, чем один чахлый одуванчик у дороги.
Ромашки.
Не знаю, что такого трогательного в полевых цветах, лично мне всегда казалось, что нет ничего лучше букета из красных роз, кто бы там что ни говорил. Но выбирать было особо не из чего. Букет одуванчиков смотрелся бы еще хуже, как будто детсадовец собирал. А ромашки, на самом деле, ничего так себе цветы.