барьеров» из Нью-Йорка, затем «Liberty Live» из Праги, возглавлял информационное вещание, был главным редактором Русской службы, придумал и вел серию «Герои времени», комментировал, брал и давал бесчисленные интервью.
При ежедневной занятости он провел, прикидывая грубо, около тысячи программ и написал столько же комментариев. Радио для него оказалось и письменным, и журнальным, и круглым столом. Объединяющим.
Работа рядом с Вайлем была исключительным интеллектуальным удовольствием. Вы с радостью находили в нем единомышленника, смеющегося над нелепыми попытками обмануть естество, – выискивать обезжиренное, придерживаться диетического. Не имея никаких специальных биологических познаний, он интуитивно чуял фальшь предостережений и ложность угроз, исходящих, скажем, от холестерина. Пожимал плечами: «Природа ошибаться не может. Если на молоке образуются сливки, значит господь бог это предусмотрел».
Как-то он торжествующе показал мне обложку «Тайма» (или «Ньюсуика») с вареным яйцом в рюмочке и победной надписью: «Реабилитировано!»
В тот вечер мы с ним поднимали бокалы за здравый смысл и доверие природе, на чем он настаивал всегда и за всеми столами.
Печатается по изданию: Толстой И. Застолье Петра Вайля // Застолье Петра Вайля: сб. / сост. И. Толстой.
М.: АСТ, Corpus, 2019. С. 7–16.
Михаил Талалай
Согретый любовью к Италии
Михаил Григорьевич, только что вышла посмертная книга Петра Вайля «Картины Италии» (изд-во Алетейя), где Вы фигурируете как автор ее идеи и как редактор, в то время ее составитель – вдова писателя, Эльвира Вайль. Итак, как родилась Ваша идея?
МТ: Мне к сожалению, не посчастливилось познакомиться с Петром Вайлем, хотя мы вместе с ним ходили по одним дорожкам – в Италии и в Праге, он, конечно, много раньше меня. Мне, однако, пришлось заниматься его «посмертной участью». Когда Петр скончался в Праге, ровно 10 лет тому назад, ко мне обратились его русские друзья, жители Рима, с просьбой поспособствовать выполнить желание покойного относительно могилы в Венеции, на православном участке знаменитого кладбища Сан-Микеле – там, где Стравинский, Дягилев, а за стеной – на евангелическом участке, то есть протестантском – Бродский. Желание удалось выполнить лишь частично – я позвонил тогдашнему настоятелю русской общины в Венеции, но тот объяснил, что у него трения с греками, которые курируют православный участок и он не хочет у них одалживаться. Уже тогда, десять лет назад «Москва» и «Константинополь» не сосуществовали дружно, даже будучи на инославной, католической земле… в венецианском случае – на воде… Однако Петр был все-таки погребен на Сан-Микеле, в муниципальной зоне. В то время я готовил отдельную публикацию по Сан-Микеле и связался с его вдовой с просьбой дать разрешение на републикацию прекрасного очерка Петра о похоронах Бродского в Венеции. Эля такое разрешение дала, и даже прислала неопубликованные прежде фото Бродского вместе с Вайлем.
Ваша книга о Сан-Микеле вышла?
Да, она вышла в 2013 году в московском издательстве «Старая Басманная» в книжной серии «Русская Италия», которую я там веду. Там есть и фотография могилы Петра Львовича. В качестве титула я взял эпитафию Дягилева: Вдохновительница наших успокоений, подзаголовок – Российский некрополь в Венеции. Промыслительно, как говорят церковные люди, тот же священник в Венеции, о. Алексий Ястребов, к которому я обращался по поводу похорон и которого я пригласил написать предисловие, начал это свое предисловие с цитаты из Вайля:
«Когда-то в “Карте Родины” Петра Вайля мне встретилось упоминание о дорожном столбе на Соловках, вкопанном там по воле Петра Великого еще в 1694 г. За Полярным кругом, вдали от больших городов возвышался на монастырской пристани этот странный “указатель”, на котором было начертано: ОТ СЕГО ОСТРОВУ ДО МОСКВЫ-МАТУШКИ – 1235 ВЕРСТ, В ТУРЦИЮ ДО ЦАРЬГРАДА – 4818 ВЕРСТ, ДО ВЕНЕЦИИ – 3900 ВЕРСТ, В ГИШПАНИЮ ДО МАДРИДА – 5589 ВЕРСТ, ДО ПАРИЖА ВО ФРАНЦИИ – 4096 ВЕРСТ… Принцип ясен. Молодой русский царь говорит всем: “Мы часть этого мира. Несмотря на огромность расстояний, мы способны прийти к вам, европейцам, чтобы учиться, торговать, дружить или воевать. Мы – часть этого мира”…»
Я вступил в переписку с Элей Вайль, встретился с ней в ее венецианском доме, где она щедро мне подарила полное, вероятно, собрание сочинение своего мужа. Я с увлечением стал читать, конечно, все итальянское.
Сейчас в своем почтовом ящике я отыскал чудом сохранившееся старое письмо:
«16 марта 2013
Дорогая Эля!
Пришла в голову такая мысль. Я веду в симпатичном московском издательстве “Старая Басманная” серию “Русская Италия”. Что если выбрать для этой серии эссе Петра по Италии? По-моему, соберется изящный томик – знак любви к этой стране….»
И что же ответила Вам вдова? Ведь книга вышла шесть лет спустя после этого письма?
Хорошая книга вещь медленная. Поначалу, Эля настороженно отнеслась к этой «мысли». Запомнил ее ответ, что Петр как писатель был счастлив – он опубликовал все, что написал. Я настаивал, просил найти неизданное, чего не было… И тогда у Эли появилась прекрасная мысль – сделать подборку его писем из Италии, когда он в 1977 году выехал из СССР и ждал в Италии визу в США. Конечно, я с радостью согласился на это предложение. После чего перечитал все опубликованное итальянское, испросил через Элю, разрешение на републикацию этих текстов и стал редактировать, шлифовать. Конечно, большей частью эти тексты уже выложены в Сети и их можно там читать, но собранные вместе они составляют одно прекрасное литературное пространство, согретое любовью к Италии и проникнутое отменным знанием ее культуры во всех проявлениях – от архитектуры до трактиров. Эля энергично уверяла, что шлифовать там нечего, но кое-что нашлось.
Так что же Вы все-таки редактировали?
Я историк-итальянист, и конечно, дотошно проверял все итальянские реалии, написание имен, названий городов и прочее. Петр часто вставлял это по-итальянски, и, думаю, что никто раньше подобной проверкой не занимался. В итальянском, к примеру, есть обязательные гласные буквы с ударением, если ударения не проставлены, то и смысл слова может поменяться. Что-то, вероятно, искажалось при наборе и печати. Помню, что у меня ушло целое утро на поиски одного венецианского моллюска, написанного по-итальянски: в этом редчайшем слове оказалось целых три неверных буквы. Но этой работой я наслаждался – работать с текстами Вайля было просто чудом. Для меня это было как собеседование, как обмен любовью к Италии – то, чего я не смог сделать при жизни Петра. Помимо писем Эля подготовила еще один неизданный материал – фотографии путешествий писателя по Италии. Там тоже нашлось, чем заняться – несколько монументов оказались неточно