Тем не менее долг был впоследствии предъявлен. Вскоре кубинцам пришлось пересмотреть принципы своей патриотической борьбы в геополитическом контексте: они столкнулись уже не с испанской тиранией, а с американской беспардонностью и предрассудками.
* * *
Что бы ни говорил Перес Карбо о том, что «шумные разговоры» о Кубе стихли, в 1897 году начался подъем симпатий к делам островитян. В первых «правозащитных» статьях в истории США американские репортеры подробно описывали кровавые реалии «политики реконцентрации», которую проводил генерал Валериано Вейлер: он сгонял мирных жителей Кубы в настоящие резервации, где неизбежны были вспышки болезней и голод. Дело независимости Кубы оставалось в Соединенных Штатах крайне популярным, и авторы газетных статей, в том числе Уильям Херст и Джозеф Пулитцер, видели в этой теме прекрасную возможность увеличить тиражи: читателям нравились увлекательные истории о босоногих повстанцах, которые год за годом противостоят превосходящим силам испанской армии. Вскоре американские газеты уже не жалели средств на репортажи с Кубы.
Ради журналистского эффекта репортеры зачастую преувеличивали героизм повстанцев, невинность жертв, особенно женщин, и жестокость «мясника» Вейлера и других испанских военных чинов. Если бы в 1897 году велись беспристрастные репортажи, читатели узнали бы, что обе стороны страдают и несут военные потери. После гибели Антонио Масео повстанческие силы уже не могли продолжать наступление в западной части Кубы, и их действия на всей территории свелись к партизанским вылазкам и оборонительным операциям. Однако и у испанских войск дела шли не лучше. Восстание на Филиппинах заставило Испанию сражаться на два фронта, и испанские подразделения на Кубе были изнурены, перенапряжены и к тому же лишены необходимого количества боеприпасов. Один сантьягский писатель так рассказывал о «тяжелой», по его словам, ситуации в городе в апреле 1897 года: Испанской армии не платили уже несколько месяцев. Уличные патрули плохо одеты и измождены. Госпиталь полон раненых и больных солдат. Казармы превратились в лазареты — с каждым днем становится все больше пациентов, нуждающихся в помощи. Местная экономика в кризисном положении. Люди работают за прокорм, не получая жалованья. Бедняки ждут у ворот казарм, надеясь получить объедки солдатских пайков, но ничего не дожидаются. Никаких объедков не остается.
Испанские власти были полны решимости подавить восстание и прибегли к крайним мерам. В мае полиция обыскала дом свояка Эмилио Бакарди Энрике Шуга, который продолжал деятельность подпольного агента повстанцев в Сантьяго. Ничего предосудительного не нашли, но хозяина дома все равно арестовали. Выпустили его лишь после того, как министр иностранных дел Франции, личный друг Шуга, заступился за него перед испанским парламентом.
Переломный момент в войне наступил в августе 1897 года, когда испанский премьер-министр Антонио Кановас был убит итальянским анархистом. Его преемник Пракседес Сагаста был сторонником самоуправления Кубы, и уже несколько месяцев спустя испанские власти на Кубе начали переговоры с повстанцами. Валериано Вейлер подал в отставку и вернулся в Испанию («Чудовище повержено!» — ликовал Перес Карбо в письме к Эльвире). Новое испанское правительство разработало другую конституцию для Кубы, в которой провозглашалась ее политическая автономия, и почти все кубинские политические заключенные получили свободу — в том числе и Эмилио Бакарди.
Однако реформы не принесли Кубе мир — совсем наоборот. Вожди повстанцев, почувствовав, что победа близка, поклялись сражаться до конца. Консервативные элементы на Кубе столь же упорно отвергали любые реформы, которые не объявляли остров испанской территорией, и в январе 1898 года они устроили в центре Гаваны бурную демонстрацию. Генеральный консул Соединенных Штатов генерал Фицхью Ли (ветеран армии конфедератов и племянник генерала Роберта Э. Ли) был в ярости, доложил в Вашингтон, что испанские власти вот-вот утратят контроль над столицей, и предложил подвести к Гаване американский военный корабль, чтобы продемонстрировать решимость Соединенных Штатов отстаивать здесь свои интересы. Президент Уильям Мак-Кинли быстро отрядил для этого броненосец военно-морских сил Соединенных Штатов «Мэн».
С этого момента события развивались стремительно. Три недели спустя на борту броненосца «Мэн» прогремел загадочный взрыв, и судно затонуло в гавани, при чем погибло более 260 американских моряков. Американские газеты обвинили Испанию в преднамеренном подрыве судна — а комиссия по расследованию Военно-морского флота Соединенных Штатов молчаливо поддержала это обвинение. (Доследование, проведенное много лет спустя, показало, что это был несчастный случай). Все средства массовой информации указывали на виновность Испании, и Соединенные Штаты захлестнула провоенная лихорадка, и хотя испанские дипломаты изо всех сил старались предотвратить конфронтацию, администрация Мак-Кинли подготовилась к военной операции.
Вторжение на Кубу нельзя считать ни борьбой за права человека, ни справедливой наградой в войне за независимость. Теперь, когда погибли американские граждане, на кону стояла честь Соединенных Штатов. Новый боевой клич гласил: «Помни «Мэн»! К чертям Испанию!»
* * *
В декабре Эмилио Бакарди Моро воссоединился со своей большой семьей в Кингстоне на Ямайке. Ссылка дорого обошлась его семье. За четыре месяца до того, как Эмилио выпустили из тюрьмы, в Кингстоне скончалась его семидесятичетырехлетняя мать — на руках у дочери Амалии и невестки Эльвиры. Амалия Моро знала в жизни и разочарования, и достижения. Она видела, как компания по производству рома, которую создал ее муж, достигла многообещающего коммерческого успеха — но война разлучила ее с сыном и внуком и все никак не могла кончиться. Донья Амалия родилась в богатой семье и когда-то сама владела рабами, однако целиком разделяла идею новой Кубы и гордилась идеализмом, патриотизмом и утонченностью своей семьи.
Эмилио тоже во время заключений и разлук с близкими черпал силы в твердой вере в благородное дело независимости Кубы. Он никогда не был особенно религиозным, но свято чтил идею «Cuba Libre» — свободной и независимой страны, которой правит кубинский народ — и черные, и белые, и мулаты, — страны, где сбываются мечты прежних поколений. Во вторую годовщину войны за независимость 1895 года Эмилио написал в самодельную газету, которую втайне издавали заключенные, статью, в которой крайне возвышенными словами благодарит тысячи кубинцев, погибших за свой народ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});