Голос Калеба показался холодным, словно ветер с гор. Она прищурилась, удивляясь тому, как быстро на смену теплой хрипотце в его голосе пришла отрешенная холодность.
— Пищевая сода, — сказала Виллоу.
— Что?
— Пищевая сода утишит боль от укусов.
— Я предпочел бы, чтобы вы своим теплым язычком зализали мои раны.
Виллоу замерла, задержав дыхание.
— Идите спать, южная леди. Идите спать сейчас.
Огонь костра отражался в глазах Калеба, и эти золотые отражения казались яснее и горячее самого пламени. Виллоу бросила взгляд на Калеба, будучи не в состоянии решить для себя, бежать ли, ей от него или к нему. Желание броситься в его объятия было настолько сильным, что она заставила себя встать и кружным путем пойти к шалашу, лишь бы не проходить рядом с Калебом.
Однако, расположившись на душистой постели, Виллоу не могла заснуть. В ее ушах звучали его слова, она вспоминала, какой страстью горели его глаза, и чувствовала, что в каких-то глубинах ее тела рождается ответная страсть. Прислушиваясь к шуму несущего свежесть ветра, Виллоу задавала себе вопрос: что случилось бы, если бы она ответила на чувственный призыв глаз Калеба?
Виллоу стала уже засыпать, когда услышала негромкие звуки гармоники. Музыка словно жаловалась луне и горам. Виллоу сразу узнала песню — плач о молодом человеке, погибшем на войне. Тихая, сладостная печаль завладела ею. Слезы подступили к глазам при воспоминании о том времени, когда в доме семьи Моранов звучал мужской смех и ее мама была счастлива в окружении мужа, пятерых рослых сыновей и дочери с такими золотистыми волосами, что даже ангел мог заплакать от зависти.
За «Парнишкой Дэнни» последовали другие, совсем уж старые песни, привезенные в Америку предками Калеба более ста лет назад, — баллады и причитания из Англии и Ирландии, Шотландии и Уэльса. Калеб знал множество мелодий. Они звучали в ночной тиши, и Виллоу была потрясена музыкальностью Калеба. Она смотрела на него сквозь ветки, видела его лицо, освещенное снизу пламенем костра, и его пляшущую тень.
Когда сон сморил Виллоу, Калеб превратился в неземное видение, в архангела, чей гармоничный голос был настолько же чистым, насколько притягательным было его тело. Но еще более притягательным казался его взгляд, сулящий страсть — пламя, обжигающее ее, обещающее ей одновременно ад и рай.
* * *
Пахло дождем и лесом. Капли барабанили по брезенту, которым был накрыт шалаш, и скатывались вниз. Места в шалаше было достаточно, чтобы сидеть, правда, голова Калеба касалась веток. Время от времени порывы ветра заставляли лес стонать и сотрясали крышу их убежища. Тем не менее шалашу удавалось удержать натиск ветра. Ручейки дождя стекали по сосновым веткам и попадали в продуманно расставленные кружки, тарелки и кофейник. Нельзя было сказать, что Виллоу и Калеб промокли, но и сухими их вряд ли можно было назвать.
— Три одинаковых, — сказал Калеб, держа веером карты над седлом, которое служило им в этот момент столом.
Виллоу нахмурилась при виде своих карт. Черная дама, рыжий валет и три разномастные мелкие карты столь же хмуро посмотрели на нее.
— Ничего нет, — сказала она. — Наверное, я чего-то недопонимаю в этой игре.
Калеб бросил на Виллоу быстрый взгляд из-под черных густых ресниц, собрал влажные карты и стал быстро тасовать их.
— Просто вам не идет нужная карта, — сказал он и начал ловко сдавать. — Я знаю, вы не поверите мне, но обычно начинающим везет.
— Ну а мне не везет, — Виллоу взяла свои карты, взглянула на них и от души засмеялась. — Сколько карт я должна оставить?
— По крайней мере две.
— Так много?
Улыбка тронула уголки рта Калеба. Множество женщин и еще больше мужчин, с которыми Калеб когда-либо играл в карты, сердились бы и дулись, если бы им до такой степени не везло. Но не такой была Виллоу. Она так же стоически воспринимала плохую карту, как и изнурительную езду, дурную погоду и ненадежное укрытие от дождя. Он лишь смотрел на Виллоу, а хотелось ему поднять ее, пронести над седлом и посадить к себе на колени. Калеб и раньше ощущал приливы страсти, стоило ему лишь оказаться рядом с Виллоу, но сейчас страсть прямо-таки терзала и сотрясала его.
Стиснув зубы, пытаясь овладеть собой, Калеб взял карты в руки.
— Ухти-ухти, — произнесла себе под нос Виллоу. Несмотря на напряженность в теле, Калеб засмеялся. Виллоу зарекомендовала себя отличным дорожным компаньоном: она никогда не жаловалась и обладала поразительным чувством юмора. Она оказалась совсем не такой, какой, по его понятиям, должна быть испорченная девица.
— Надо по-другому, голубушка.
— Ничего другого не остается, — возразила Виллоу. Она положила на седло три карты лицом вниз. — Пожалуйста, дайте мне три карты.
Покачав головой, Калеб сдал ей затребованные три карты, подложив отвергнутые под низ колоды.
Виллоу с восхищением смотрела на точные и быстрые движения его рук. Для нее это оказалось неожиданным, ибо она всегда считала, что столь могучий человек должен быть слегка неловким. Она взяла карты и взглянула на них, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, что, по словам Калеба, было совершенно необходимым условием для игры в карты.
— Что, так плохо? — с сочувствием спросил Калеб.
— Вам потребуется пятнадцать сосновых иголок, чтобы выяснить это.
Калеб улыбнулся, вспомнив категорический отказ Виллоу играть на деньги, отсчитал пятнадцать сосновых игл из находящейся перед ним кучки.
— Открывайте, — сказал он.
— Семь, шесть, — называла Виллоу карты красной и черной масти по мере того как открывала их, — пять, четыре и два.
— У меня две пары.
— Это лучше того, что я имею?
— Голубушка, любая комбинация лучше того, что имеете вы.
Калеб оторвал взгляд от своих карт и снова посмотрел на никудышную карту Виллоу.
— Вам должно чертовски везти в любви, потому что как картежный игрок вы и цента не стоите.
— А вот вы игрок великолепный, — будничным тоном сказала Виллоу, наблюдая за Калебом из-за опущенных густых ресниц. — Значит, вам не везет в любви?
— Так бы и было, если бы она существовала. Еще партию?
На какое-то время Виллоу онемела от изумления.
— Вы хотите сказать, что не верите в любовь?
— А вы хотите сказать, что верите? — парировал Калеб, с поразительной скоростью тасуя карты.
— Во что же вы в таком случае верите?
— Относительно того, что может быть между мужчиной и женщиной?
Она кивнула.
— В страсть, — лаконично ответил Калеб, чувствуя, как желание нахлынуло на него с новой силой.