служивший прежде личным ординарцем моего отца, просит разрешения служить мне в этом же качестве. Естественно, я с радостью согласился. Это был зрелый мужчина, мобилизованный из резерва и вновь пришедший служить в свою часть; стыдно сказать, но я забыл, как его звали. Он оказывал мне бесценную помощь и заботился о моих вещах с забавной смесью уважения к моему рангу и покровительственной доброжелательности, обусловленной возрастом. Уверен, что, окажись мы в соответствующей ситуации, он действовал бы так же, как казак-ординарец на французской карикатуре (фото 13), созданной веком раньше.
Отношения с товарищами-офицерами у меня сложились вполне дружеские. Командир батареи – полковник Николай Николаевич Упорников[31] – пришел служить на батарею, когда ее командиром был мой отец. А в 1893 г., когда мой отец пришел служить на батарею, командовал ею отец моего нынешнего командира. По прибытии отец явился к полковнику на квартиру с формальным визитом, и его маленький сын (в будущем мой полковник) будто бы залаял на него из-под стола. Подобные воспоминания, естественно, помогли мне преодолеть напряжение первых дней службы в этой знаменитой части.
В тот момент большая часть разговоров в офицерской столовой была сосредоточена вокруг производства в офицеры одного из четырех подхорунжих[32] нашей батареи по фамилии Спиридонов. Шесть орудий батареи были разделены на три взвода по два орудия, и Спиридонов был одним из трех взводных урядников.
Получилось так, что Спиридонов при производстве в офицеры обошел соперника – другого подхорунжего и взводного урядника Подтелкова – к огромному разочарованию последнего. Производство в чин и проводы к новому месту службы состоялись за несколько дней до моего прибытия. (По традиции Спиридонов не мог остаться служить офицером в той же части, где служил солдатом.) Перед его отъездом в армейскую часть в нашей офицерской столовой в его честь был устроен обед, где он допустил несколько погрешностей против этикета, что вполне понятно. Когда я приехал в часть, офицеры все еще вспоминали со смехом, как Спиридонов вел себя за столом, и подшучивали над очевидной обидой обойденного Подтелкова. В то время никому даже в страшном сне не могло присниться, что меньше чем через год Подтелков возглавит на Дону успешный мятеж, что именно Спиридонов захватит его в плен и затем повесит и что правительство Советов – термин, которого в то время никто еще и не слышал, – со временем воздвигнет Подтелкову памятник.
Дней через пять после моего прибытия вся 3-я Гвардейская кавалерийская дивизия, включая и нашу батарею, получила приказ медленно придвинуться ближе к фронту. Как обычно в подобных случаях, каждая часть перед дневным переходом высылала вперед квартирьеров, которые должны были найти и подготовить подходящие квартиры на ночь. Поскольку двигалась вся дивизия, квартирьеров одновременно посылали две батареи и пять полков – два польских и три казачьих. Один из офицеров полковой квартирьерской команды назначался ответственным за всю операцию целиком. Выбор делался по очереди между полками – после первого дня пути начальником квартирьеров был назначен польский офицер лейб-гвардии Гродненского гусарского полка. Я хорошо это помню, так как представлять нашу батарею послали меня.
В подобных квартирьерских операциях всегда было много всевозможных махинаций, каждый офицер старался добыть для своей части квартиры получше. Если он позволял конкурентам заметно обойти себя, то надолго становился мишенью для насмешек со стороны своих же товарищей-офицеров. Мне все это было хорошо известно, как и тот тревожный факт, что, с огромной вероятностью, все другие офицеры квартирьерских команд должны были оказаться старше меня по званию. Так что, выезжая задолго до рассвета во главе четырех казаков и урядника среднего возраста, я испытывал самые дурные предчувствия.
Пока я мрачно раздумывал о своей проблеме и гадал, с какой стороны к ней лучше подступиться, урядник подъехал ко мне, отдал честь и попросил разрешения закурить[33]. Получив его, он попросил позволения ехать рядом со мной и кружным путем вывел завязавшийся разговор на цель нашей миссии. Он начал вспоминать подобные же квартирьерские поездки, которые ему и другим пришлось совершить за три года войны. Вскоре до меня дошло, что он читает мне лекцию на тему всевозможных уловок, которых следует опасаться в этом деле, и различных мер противодействия им. Урядник позаботился даже узнать в конторе батареи фамилию польского офицера, в обязанности которого входило разрешать споры, и расспросить о нем приятелей. Ему рассказали пару историй, в которых ясно проявился и сам человек, и все его склонности и предубеждения. Все это было проделано с величайшим тактом, достойным профессионального дипломата, – в его речи не промелькнуло и малейшего намека на то, что он дает мне советы. Когда эта тема была исчерпана, урядник постепенно сменил тему разговора, спросил разрешения запеть и отстал, заведя вместе с остальными лихую веселую песню. Мое первое задание было успешно выполнено.
Я упомянул здесь об этом случае, так как он был одним из многих, из которых я вынес сильное впечатление о природном уме и способностях казаков и других простых русских людей.
Через пару дней после этого батарея проследовала через Ровно на запад. На третий или четвертый день марша к фронту мы пересекли линию укреплений, на которой почти год велись позиционные бои, пока успешное Брусиловское наступление прошлого лета не отогнало неприятеля назад. После месяцев артиллерийской перестрелки на несколько миль в глубину вдоль австро-германских и русских траншей не осталось стоять ни одного дерева – виднелись только редкие остовы разбитых стволов.
Неожиданно, прямо на марше, вся 3-я Гвардейская кавалерийская дивизия получила приказ немедленно повернуть назад, как можно быстрее вернуться в Ровно, там погрузиться в эшелон и следовать в неизвестном направлении. Однако мы не успели даже добраться до Ровно, как приказ был отменен. Только тогда мы узнали о революционных волнениях в Петрограде и последовавшем за ними отречении царя. Всю дивизию предполагалось направить в Петроград на подавление восстания, причем ее польская бригада, очевидно, считалась столь же надежной, как и казачья. Сомневаюсь, однако, что железнодорожники пропустили бы нас к месту назначения, даже если бы царь не отрекся.
Военная ситуация после Февральской революции 1917 г
Непосредственным поводом для начала беспорядков в Петрограде послужила, судя по всему, нехватка продовольствия. Ходили упорные слухи о том, что продовольственный дефицит был создан специально некими противниками бывшего царя из лагеря умеренной оппозиции. С тех пор никто так и не смог доказать, что дело обстояло именно так, но никто и не опроверг этого; вероятно, истина так и останется неизвестной. Однако, если слухи верны, можно