новую цель под критическим оком командира.
Другие военные училища тоже стояли лагерем неподалеку от нас, и все мы дружески общались между собой, включая и казачью сотню Николаевского кавалерийского училища. А вот обычный эскадрон этого училища заслужил прочную нелюбовь всех остальных. Пехотным частям поневоле приходилось мириться с тем, что николаевские юнкера проносились мимо них по какой-нибудь сельской немощеной дороге рысью или галопом, поднимая тучи пыли и выкрикивая старую шутку: «Пехота, не пыли!» Но двум артиллерийским училищам очень не понравилась шутка, которую кавалеристы сыграли с нашими соседями, юнкерами Константиновского артиллерийского училища, которое прежде было пехотным и подвергалось потому постоянным насмешкам.
Дело было в день рождения командира эскадрона Николаевского училища. Утром, проснувшись, этот офицер с изумлением увидел перед крыльцом своего домика нацеленную в дверь 3-дюймовую полевую пушку. К необычному подарку была прикреплена поздравительная записка от юнкеров эскадрона. В середине ночи, которая выдалась очень темной и бурной, несколько кавалеристов эскадрона пробрались на позиции соседнего Константиновского училища и потихоньку укатили оттуда крайнюю полевую пушку. Их за эту проделку всего лишь мягко пожурили, а вот для юнкера-артиллериста, охранявшего орудия, дело обернулось серьезно. Он спрятался от проливного дождя в караульной будке и даже не заметил пропажи. Военно-полевой суд исключил его из училища и отправил на фронт рядовым.
Я помню и множество других мальчишеских выходок – так что нельзя сказать, что мы только работали. Лично у меня, правда, практически не было времени для подобных развлечений, так как вскоре после прибытия в лагерь я получил особое задание, отнявшее у меня все и без того ограниченное свободное время.
Нашему училищу часто поручали испытание и оценку новых образцов артиллерийских устройств. Так, например, 4,5-дюймовую легкую гаубицу британского производства прислали в училище вместе с англоязычной инструкцией по обслуживанию. Однажды вечером на поверке всем юнкерам, которые считали, что способны перевести с английского технический текст, приказано было немедленно явиться к капитану Шоколи, отвечавшему за испытания гаубицы. Явилось нас трое, и я был назначен ответственным за перевод, поскольку оказался единственным в группе портупей-юнкером. Мы корпели над ним вечерами допоздна в течение месяца или около того и сделали примерно треть, когда внезапно привезли готовый русский перевод, осуществленный в Англии производителями гаубицы – фирмой «Виккерс лтд.», если я правильно помню. Им можно было пользоваться, так что нас освободили от дальнейшей работы над переводом оригинала. Однако офицеры без труда убедились, что наша работа гораздо лучше официального английского перевода.
Этот факт сильно повысил наш авторитет в глазах командиров. Мы стали любимчиками капитана Шоколи, и с тех пор к испытаниям всевозможных новинок он привлекал только нас. Следует заметить, что поручения эти не всегда были благословением Господним. Например, новая сигнальная ракета ближнего действия, которую предполагалось запускать ночью из пустого снарядного ящика, взорвалась раньше времени, когда я стал поджигать фитиль, и сильно обожгла мне лицо – так что мне даже пришлось провести несколько дней в лазарете. У меня под кожей над и под левым глазом до сих пор остаются, как память об этом эпизоде, два крошечных черных осколочка. К счастью, зрение не пострадало.
Ближе к выпуску в декабре 1916 г. капитан Шоколи начал уговаривать меня подать документы на вакансию в составе русской артиллерийской закупочной миссии в Соединенные Штаты. В наше училище пришли две такие вакансии. Все назначения выпускников проводило училище; исключение составляли только назначения в гвардию и кое-какие другие привилегированные части – для них требовался прямой рапорт кандидата командиру части. В остальном же новоиспеченные офицеры по очереди, в порядке рейтинга учебных результатов, выбирали для себя любую вакансию из оставшихся. Я в рейтинге нашего класса занимал достаточно высокое место и легко мог бы выбрать для себя назначение в Америку, тем более что эта вакансия требовала знания английского, но мне хотелось попасть на фронт. Так что я не послушался капитана Шоколи и отговорился условием, которое поставил мне отец, давая согласие на мое поступление в армию, – а именно что я должен был служить в Донской казачьей гвардейской батарее, где служил в свое время он сам. Уже была получена и телеграмма от командира батареи, полковника Н. Упорникова, с согласием офицеров батареи на мое поступление в часть.
Гвардейская Запасная конно-артиллерийская батарея
Нас произвели в офицеры 22 декабря 1916 г. (4 января 1917 г.) по официальному императорскому приказу. Наши фамилии напечатали, как обычно, в «Русском инвалиде» – официальной газете армии и ветеранов. Мы все получили звание прапорщиков, которое примерно можно перевести на английский как звание третьего лейтенанта. Это чуть ниже того звания, которое давали после завершения обычного для мирного времени трехгодичного курса училища, выпускники которого любили иронизировать: «Курица не птица, прапорщик не офицер, его жена не барыня».
Во время церемонии производства в чин мы все были одеты в офицерскую форму тех частей, где собирались служить. Однако в казачьих гвардейских частях существовала традиция, по которой недавно произведенный офицер формально зачислялся в какую-нибудь армейскую казачью часть (в моем случае – в 7-ю Донскую батарею) и носил ее форму, хотя и не должен был там появляться; тот же самый указ государя императора числил такого офицера «прикомандированным» к гвардейской части. Примерно через год, также императорским указом, его формально зачисляли в штат гвардейской части и наконец давали право носить ее форму – по идее это было что-то вроде испытательного срока. Поэтому на церемонии производства в чин я был в обычной форме Донского казачьего войска с красными лампасами на штанах и русской буквой Д (Дон) под двумя перекрещенными пушками на эполетах. У каждого из нас слева на груди был значок (рис. 1) выпускников нашего училища (см. также фото 2).
Рис. 1. Позолоченный значок выпускника Михайловского артиллерийского училища в Петрограде
Вечером мы – человек двадцать выпускников – дали обед нашему бывшему командиру отделения в училище капитану Вышеславцеву. Обед состоялся на квартире одного из юнкеров, который в прежней штатской жизни был успешным практикующим юристом. В подобных ситуациях считалось обязательным напоить бывшего командира в стельку – фигурально выражаясь, конечно. К несчастью, он оказался человеком стойким. Первой жертвой наших настойчивых попыток напоить командира стал хозяин квартиры, и к тому моменту, как капитан удобно разлегся на диване, нас осталось всего двое – латыш, фамилию которого я не помню, и я сам. Оба мы способны были еще передвигаться, но весьма неуверенно. Я был доволен результатом, так как это была моя первая серьезная встреча с