5 марта Совету рабочих депутатов хватило смелости призвать к немедленному возобновлению работы промышленных предприятий. Если бы солдаты, которые раньше были вынуждены идти в бой с пустыми руками по вине Сухомлинова и компании, оказались в том же состоянии уже по вине революции, это нанесло бы последней смертельный удар. Но Совет понимал, что возвращение на фабрики не может означать принятие дореволюционной фабричной системы. Председатель Совета Чхеидзе поставил все точки над «i»:
«На каких условиях мы можем работать? Было бы смешно возвращаться к работе на старых условиях. Пускай буржуазия знает это... Вернувшись на фабрики, мы тут же начнем думать, на каких условиях будем работать».
Петроградская ассоциация промышленников, столкнувшись с произвольными решениями рабочих о продолжительности рабочего дня и присвоением ими права увольнять управляющих, приняла важное и разумное решение: проконсультироваться с Советом и решить дело миром. Иметь дело с фабрикантами, привыкшими к тому, что на своем предприятии они являются полными хозяевами, было нелегко, но против революции они оказались бессильны. 2 марта центральный орган российской торгово-промышленной буржуазии, Совет съездов представителей торговли и промышленности, предупредил весь торгово-промышленный класс страны и все его организации о «необходимости уступок», одновременно призвав «забыть партийные и общественные разногласия и сплотиться вокруг Временного правительства».
По соглашению между Петроградским советом и ассоциацией промышленников наконец были созданы арбитражные органы с равным участием владельцев фабрик и рабочих. За фабричными комитетами официально признали право представлять интересы рабочего коллектива во время переговоров с владельцами фабрик и органами государственной власти. Но главным достижением стало немедленное и безболезненное введение восьмичасового рабочего дня.
Это важное завоевание Совета было встречено с огромным энтузиазмом. Оно обеспечило Совету беспрецедентную популярность среди рабочих, надолго повысило его авторитет и облегчило выполнение предыдущего решения о возвращении к работе, которое крайне левые (особенно большевики) уже пытались сорвать. Возглавлял сопротивление Организационный комитет Московского района Петрограда: он отложил окончание всеобщей забастовки на несколько дней в знак протеста против отказа позволить решать этот вопрос самим районам и промышленным предприятиям. Фабрика «Динамо» вновь и вновь повторяла, что «не подчинится Совету и не будет сотрудничать с ним», так как всеобщую забастовку нельзя прекращать, пока прежняя власть не уничтожена полностью и не приняты меры для окончания войны; в настоящих условиях возврат к производству средств мировой бойни для рабочих неприемлем. Однако все эти попытки оказались безуспешными. Во время первой баллотировки тысяча сто семьдесят делегатов против тридцати проголосовали за немедленное возвращение к работе; во время второй против возврата к работе проголосовало всего пятнадцать человек.
Последующие события подтвердили правильность этого решения. Оглушительная победа советской демократии в вопросе о восьмичасовом рабочем дне должна была вызвать контратаку. Многие фабриканты были недовольны соглашательской политикой Петроградской ассоциации промышленников. Они снова начали энергичную подрывную кампанию, объединившись с теми, кто был недоволен переворотом, но боялся выступать открыто и жадно ждал первых признаков раскола в лагере победителей.
Современник пишет об этой антисоветской кампании:
«Агитация велась на каждом углу. В течение последних десяти дней [марта. – Примеч. авт.] на улицах, в трамваях, в общественных местах можно было видеть рабочих и солдат, яростно споривших между собой. Доходило до физических стычек. Положение становилось все более тревожным.
Конечно, рабочих обвиняли в чрезмерных требованиях, в абсолютном нежелании работать и в игнорировании интересов фронта. Как ни странно, главной причиной волнений стал восьмичасовой рабочий день. Любители ловить рыбку в мутной воде спекулировали на том, что мужик в серой солдатской шинели якобы не способен понять это требование пролетариата. На фронте или в деревне таких требований не предъявляют. А эти фабричные лодыри, не желающие работать, наслаждаются жизнью, пока другие гниют в окопах!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Солдаты требовали передать им управление фабриками и даже угрожали рабочим репрессиями. «Ужо погодите, – слышалось повсюду, – мы придем в цеха и покажем вам, где раки зимуют. Поставим за спиной каждого лодыря солдата с ружьем, и если что не так...»
И верно, на фабрики начали приходить вооруженные солдаты, проводившие осмотры и применявшие силу. С этой целью в город начали прибывать группы солдат из ближайших гарнизонов и даже из действующей армии. «Натравливание одной части народа на другую» едва не достигло своей цели. Серьезных эксцессов можно было ждать с минуты на минуту»2.
Какие чувства это вызывало на фронте, видно из отчета комитета 1-го армейского корпуса. Командир корпуса генерал Булатов направил всем командирам полков следующую телеграмму:
«Белья нет: оно будет доставлено только в середине апреля, да и то в половинном количестве; нет обмундирования, оно не доставлено из тыла; табак тоже не подвезли. Объявите все это солдатам, объясните, что рабочие в тылу работают очень мало. Дисциплина в полках зависит исключительно от ваших действий».
Комитет расценил эту телеграмму как попытку натравить солдат на рабочих. Особенно подозрительной показалась ему фраза о необходимости поддержания «дисциплины в полках». Спрашивается, для чего она была нужна?
Слухи множились и оказывались лживыми. Две известные московские газеты, «Русское слово» и «Русские ведомости», сообщили, что гарнизон Царского Села, состоящий из 75 000 штыков, протестовал против введения восьмичасового рабочего дня.
И тут проявилось истинное значение решения Совета о немедленном возвращении к работе, несмотря на большевистскую демагогию. Совет разрешил работодателям с согласия фабричных комитетов увеличивать продолжительность рабочего дня с оплатой сверхурочных. Представители Совета встречали все солдатские делегации, провожали их на фабрики и предлагали самим убедиться, что рабочие находятся на своих местах и не отлынивают от работы под предлогом продолжения революции; случайные перерывы объяснялись отсутствием сырья или топлива; восьмичасовой рабочий день означал не отказ от изготовления боеприпасов и амуниции для фронта после восьми проработанных часов, а всего лишь дополнительную плату за сверхурочное время. Советская демократия вела активную контрпропаганду с помощью публичных заявлений солдатских делегаций, посещавших фабрики, совместных митингов рабочих и солдат, резолюций и воззваний рабочих к солдатам, посылки агитаторов в казармы и т. д. В этом отношении характерной является резолюция Минского съезда фронтовиков, гласившая, что «буржуазия клевещет на рабочих». В результате первая атака на советскую демократию была успешно отбита; двухнедельный раскол между рабочими и солдатами закончился тем, что армия поняла вражеский маневр, предпринятый с целью разжечь пламя братоубийственной вражды в самой революционной цитадели и таким образом покончить с революцией.
Введение восьмичасового рабочего дня позволило Совету одержать тройную победу. Во-первых, оно было большой уступкой со стороны работодателей. Во-вторых, оно повысило авторитет Совета и подорвало позиции ультралевых, демагогически призывавших действовать анархически, без руководства «рабочего парламента». В-третьих, оно укрепило связь рабочих и солдат, которую пытались разорвать тайные враги обоих.
Но у первых победоносных шагов советской демократии было два недостатка.
Во-первых, соглашение о восьмичасовом рабочем дне было чисто местным, петроградским достижением. Утвердить его в масштабах всей страны можно было только правительственным декретом, а для этого требовался совсем другой состав Временного правительства. В Москве ничего подобного не было; московские предприниматели заявили, что они отказываются подписать такое соглашение не из личных (то есть классовых) интересов, а как «граждане», понимающие, что стране «катастрофически не хватает товаров первой необходимости» при «растущих потребностях армии и народа». У Московского совета не было выбора; ему пришлось прибегнуть к способу, предложенному большевиками, но отвергнутому Петроградским советом: «предписать» рабочим после восьми проработанных часов покидать фабрику, то есть установить восьмичасовой рабочий день явочным порядком. В результате рабочее движение разделилось на две части. В Саратове, Симферополе, Ярославле, Омске, Одессе и др. победил «петроградский» способ; в других городах, где сопротивление фабрикантов было особенно упорным, переходили к «московскому» способу. «Как только до Харькова докатился слух, что в Петрограде ввели восьмичасовой рабочий день, там встал тот же вопрос. Хотя Харьковский совет был в принципе против введения восьмичасового рабочего дня силой, ему пришлось разрешить то, что уже делалось без его согласия». Восьмичасовой рабочий день был завоеван повсеместно, но рабочим это не принесло полного удовлетворения, так как с точки зрения законодательства вопрос оставался открытым. Возвращение к работе откладывалось на неопределенное время. Фабриканты и рабочие нервничали. Рабочие начинали осуждать Совет за неспособность ввести восьмичасовой рабочий день законодательным путем. Это лило воду на мельницу большевиков.