С раннего детства в жизнь Константина Константиновича навсегда вошла музыка. Слушать ее было так же естественно, как дышать. И истоки этой большой любви – в семье.
Великий князь Константин Николаевич был первым президентом Русского музыкального общества, считался большим знатоком классической музыки, сам прекрасно играл на фортепьяно и виолончели. Супруга его, великая княгиня Александра Иосифовна, тоже была замечательной пианисткой. В их семье часто бывали в гостях известные исполнители, композиторы, певцы. Не полюбить музыку, не прочувствовать ее красоту, находясь в подобной атмосфере, было просто невозможно. В начале 1885 года, уже будучи взрослым, семейным человеком, Константин Константинович вспоминал свои первые детские впечатления: «Все мы – папа́, мама́, Митя и я – хвастались музыкальной памятью: кто-нибудь напевал начало мотива, остальные отгадывали».
Музыка окружала его везде – во дворцах, принадлежавших великокняжеской семье, в театре, храме, великосветских салонах, наконец, в родном полку. Даже тогда, когда первое место в душе Константина занимала уже поэзия, он написал:
Мне почему-то кажется, что самое возвышенное искусство – музыка, как самое отвлеченное и менее других поддающееся разбору и законам, по которым прекрасное отличается от дурного.
Музыкой Константин Константинович продолжал заниматься всю жизнь. Словно рефреном звучат в его дневнике слова – «долблю Шопена». Пробует он и сам сочинять мелодии. Известен его романс на стихи А. К. Толстого «Колышется море, волна за волной»…
В 1886 году, после пятилетнего перерыва, у него возобновляется переписка, а затем и тесное общение с П. И. Чайковским. Симпатия и доверие – обоюдные. В марте 1886 года, на одном из великосветских вечеров, композитор рассказывает великому князю, что хочет написать оперу на сюжет «Капитанской дочки» А. С. Пушкина, но у него нет либретто. А несколько позже Чайковский через своего молодого друга испросил разрешение у императрицы Марии Федоровны посвятить ей цикл из двенадцати романсов…
Среди важнейших увлечений великого князя неизменно была и живопись. Прекрасное художественное воспитание, знакомство с коллекциями лучших музеев мира, практические навыки в рисовании и живописи, которые он приобрел еще в детстве под руководством опытных наставников – все это дало добрые всходы. Он помогает многим художникам, и в ответ они платят ему неизменным уважением и признательностью.
Великому князю Константину Николаевичу принадлежала богатейшая коллекция живописи и скульптуры. Когда 15 декабря 1885 года в Мраморном дворце решили провести базар в пользу Александровской общины Красного Креста, покровителем которой была великая княгиня Александра Иосифовна, для привлечения публики хозяева задумали устроить выставку части коллекции в одной из верхних комнат дворца. Для помощи в организации предполагаемой экспозиции Константин Константинович пригласил известного художника-передвижника К. Е. Маковского. Вот как великий князь написал о встрече с ним в дневнике:
У меня был Маковский Константин, художник. Он пишет теперь новую огромную картину, содержанием которой выбрал смерть Иоанна Грозного. Я… надоумил его назвать картину не «Смерть Иоанна Грозного», что уже слишком избито, а взять заголовком слова из трагедии гр. А. Толстого «Кириллин день, осьмнадцатое марта». Маковскому понравилась эта мысль.
Знакомство, зачастую переходившее в дружбу, с ярчайшими представителями русской культуры, всегда было для Константина Константиновича огромной радостью. Общение с людьми искусства, долгие задушевные разговоры – все это питало его собственное творчество, давало духовные силы для создания новых стихов. Но времени на такое общение хватало далеко не всегда. И причина тут не только в служебных и семейных обязанностях, а и в соблюдении тех непременных правил, следовать которым обязан был каждый член императорского семейства.
Далеко не всегда эти обязанности приносили радость. Вот, например, балы, которые всю зиму волной прокатывались по столице. С какой бы радостью великий князь променял их на задушевные беседы с кем-нибудь из поэтов, в своем кабинете в Мраморном дворце! Но не поехать туда он просто не имел права. К тому же он был одним из лучших танцоров среди Романовых в ту пору, с ним с удовольствием танцевала даже императрица.
Однако великолепные балы, которые регулярно устраивались во всех великокняжеских дворцах, утомляли Константина Константиновича. Душа его устремлялась ввысь, жаждала очищения. Он с радостью ждал приближения поста, исповедоваться ездил всегда к придворному исповеднику – «на Лиговку, к отцу Арсению Двукраеву».
Весной 1886 года, словно откликаясь на пробуждение природы, он ждал чего-то совершенно нового, прекрасного, доселе неизведанного. Чего же?
23 июня 1886 года великий князь стал отцом. В этот день для него свершилось настоящее чудо – родился сын Иоанн. Первенец!
…С первых же дней семейной жизни Константин Константинович мечтал о детях. Когда он узнал о беременности жены, в его дневнике появилась запись:
Моя мечта, чтобы родился сын и чтобы родился около 24 июня, Иванова дня, и назвать Иваном в честь пророка Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.
И вот теперь мечта осуществилась…
Позвав к жене повитуху, он послал за доктором Красовским, который должен был принимать роды. Сам ничем больше своей Лиленьке помочь не мог и, чтобы как-то успокоиться, зажег свечу и сел в углу комнаты с книгой. Но сосредоточиться был не в состоянии, все время прислушивался к тому, что происходит там, где должно свершиться великое таинство. И вот в какой-то момент жена притихла. А вслед за этим…
Вечером он так напишет о радостном событии в жизни молодой семьи:
…Но вдруг как-то неожиданно для меня послышался тоненький, звучный голосок, жена глубоко вздохнула, судя по ее лицу, казалось, что она перестала страдать, я услыхал, как Красовский воскликнул: «Мальчик, да еще какой плотный, здоровый». Я еще никогда такого блаженства, такого священного восторга не испытывал. Мне казалось, что я не вынесу этого неземного счастья; я спрятал лицо в складках рубашки у жены на плече, и горячие, обильные слезы полились у меня из глаз. Хотелось остановить, удержать свою жизнь, чтобы сердце не билось и ничто не нарушало бы святости этого мгновения.
Молодой отец никак не решался отойти от жены. Он и хотел посмотреть на сына, и – боялся. Малыш ведь такой крохотный, а вот… кричит. Его завернули в отцовскую сорочку – на счастье. Таков русский обычай, и нарушать его не следует.
А потом было крещение – в церкви Мраморного дворца. Младенца опустили в серебряную купель с серебряными подсвечниками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});