Читать интересную книгу Парень и горы - Кюлюмов Костандин

«Эту фляжку с ракией я забираю. Мало ли раненых может быть у нас, а где спирт взять?»

Тогда-то бай Михал сердито процедил:

«Вы поразбежались, спасая свою шкуру, а не соображаете, что весь народ из-за вас страдает. Я говорил и еще раз говорю: убирайтесь из околии, не подвергайте людей опасности».

Что это - злоба или просто укор? Политкомиссар наклонил голову, глаза его потемнели.

«А мы хотим сказать тебе, бай Михал: коли ты стоишь на своем, значит, ты против партии», - не сдержался Анешти.

«Ошибаетесь, ребята! Разве может человек идти против самого себя? Ведь здесь партия - это я!»

«Ты секретарь околийского комитета, это правда, но можешь им и не быть», - оборвал его Анешти.

Политкомиссар тихо спросил:

«А решение ЦК тебе известно?»

«Известно, да не об этом сейчас речь. Ваше сидение в горах - это чистое безрассудство, Димо! Ты мастак придумывать красивые сказочки, но и я не лыком шит. Что мы сейчас решаем? Ничего не решаем, только растравляем душу пустыми словесами. Да, пустыми…» - упорствовал бай Михал.

Трепетали красноватые блики огня, приятно пахло смолой, на стенах играли полутени. А бай Михал разрушал этот мир, такой уютный, сокровенный, товарищеский.

Что представляет собой этот бай Михал? Крупное лицо выдавало в нем человека бесстрашного и доброго, способного прощать или все, или ничего.

«Откровенно говоря, я уверен, что победа близка, - продолжал бай Михал после краткой паузы. - Но ее принесет Россия, а не ваши неуклюжие берданки с десятью патронами на человека. - По его лицу скользнула мечтательная улыбка. - Кроме того, Димо, и об этом я тоже говорил не раз, вы прямо-таки искушаете партийные кадры своей романтикой. Собираете Кискиновы{11} отряды, подражаете Яне Санданскому, а людям свойственно идти за смелыми и сильными. Это - самоубийство. Вы истребляете наши кадры. Бросаете их в пасть волкам».

Димо смотрел на огонь. Что он там видел?

«Михал, это оппортунизм, паразитическое выжидание, - резко сказал он. - Когда советский народ победит, а он обязательно победит, это будет его победа. Победа тех, кто за нее боролся, а не тех, кто сидел сложа руки и глазел в окошко».

Димо поднял голову. Его лицо было багровым от пламени, небритое, исхудалое, суровое.

«Свобода и победа даром не даются! А ты свободу - как милостыню хочешь получить. Коли у нас враг общий, значит, и борьба должна быть общей. Но эта борьба ведется на многих участках, и каждый должен победить на своем. Что касается Советского Союза, то он и без нас прекрасно справляется со своей задачей. А что получается по-твоему? Выходит, мы должны сидеть на лавке скрестив ноги и ждать, пока в один прекрасный день не смолкнут все орудия на Восточном фронте. А как только смолкнут, мы тут и забегаем: а что нам обломится от этой победы?»

Бай Михал молчал. Упорно и настойчиво хранил он чувство собственной правоты - ведь он старался сберечь партийные кадры, он - защитник коммунистов околии. Эта убежденность не поддавалась доводам Димо. Бай Михал весь покраснел от злости и хрипло сказал:

«Это безумие, говорю я вам».

«Безумие? А не безумие, что Болгария ждет свободы именно от нас, потому что нет другой силы, которая бы ее защитила и спасла от полного краха?» - даже Анешти, человек по характеру сдержанный, повысил голос.

«Если бы вы подвергали опасности только себя, я бы махнул рукой: что накрошили, то и хлебайте. Но дальнейший приток людей в горы я остановлю. Что пропало, то пропало, хоть бы остальных сохранить до решающего часа».

Димо покачал головой.

«Для решающего часа, говоришь? Неплохо придумано! Спим себе годами, потом вдруг вскочим, когда уже и надобности в нас не будет. Нет, бай Михал. Ты не только оппортунист, но и капитулянт. Но если ты на самом деле решил, что партии можно отдать крохи, а остальное приберечь для себя, то не удивляйся… гнилье в партии мы не потерпим!»

Политкомиссар встал, затянулся сигаретой. В наступившей тишине стали слышны хрипы страдающего бронхитом Грамматика, тяжелое дыхание бая Михала, потрескивание огня в печке, монотонные удары дождевых капель.

«Это наш последний разговор, - подытожил Димо. - Пора поставить точки над «i». Партия создана для борьбы, а не ради славы. Хоть она и запрещена, мы тайно, не привлекая внимания врагов, разжигаем в народе огонь - без копоти и дыма. Но если, борясь за идеалы партии, мы не отдаем все, что требует от нас эта борьба: и покой, и семейный очаг, и душу свою, и жизнь, - мы не имеем права причислять себя к коммунистам. Таков закон борьбы».

Бай Михал провел ладонью по лицу.

«Димо, Димо, скажи же наконец, когда настанет этот час…»

«Не вздыхай, пожалуйста! Сейчас нужны не вздохи, а действия! Как иначе мы покончим с пассивностью и перестанем ехать на горбу тех, кто сражается, не щадя сил и жизни?»

«Может, ты и прав, но я все же считаю, что надо работать осторожнее, сохранить силы для решающего момента».

«Так это то же самое, о чем ты твердил и раньше.

Если разобраться, что такое этот «решающий момент»? Он складывается из множества моментов и моментиков… Целое всегда состоит из частиц. Повторяю тебе в последний раз: бездействовать сейчас - это значит быть сторонним наблюдателем. Пусть другие делают кирпичи, пилят балки, копают фундамент, пусть другие строят дом, а мы отсидимся в стороне и, когда дом будет готов, скажем: этот дом наш и построен он для нас! Извини, если это по-твоему «героизм», то пропади он пропадом!»

Политкомиссар замолчал. Глянул на огонь, затем на свои руки, на тень Михала и бросил с нескрываемой горечью:

«Да, сколько еще таких вылезут потом…»

Бай Михал вспыхнул, понял, что сказанное адресовано и ему, и тем двоим, кого он привел с собой, и всем, кто разделяет его линию. Ему хотелось так же остро ответить политкомиссару, но нужных слов не находилось. А когда успокоился и все обдумал, момент был уже упущен. Поэтому он начал фразу со слов, которыми рассчитывал ее завершить:

«Ты - авантюрист! Ты не ждешь, когда груша созреет, а хочешь отрясти ее зеленую».

«А ты, наверное, мечтаешь, чтобы тебе расстелили коврик под этой грушей, ты бы разлегся и стал ждать. Нет, братец, когда груша созреет, ее и трясти не надо - плоды сами упадут тебе в рот. А ты лежи да позевывай. Послушай, Михал! - Бывший учитель, а ныне политкомиссар партизанского отряда сверкнул глазами - Антон впервые увидел его таким. - Пусть будет вода, пусть будет земля, но без солнца все равно ничего не вырастет. Ибо нет следствия без причины. Так вот, живительное солнце нашей борьбы мы называем партией. А всех тех, кто не ждет, пока груша созреет, а борется, мы называем бойцами этой партии…»

Бай Михал заерзал, поглядывая на людей, которые пришли с ним в отряд. Он боялся, как бы они не поддались влиянию Димо. Боялся, как бы и самому не поддаться этому влиянию. Но где-то в глубине сердца теплилась успокоительная мысль: может, Димо прав, но и ты прав по-своему. Пусть он лезет в петлю, а ты живи своим умом…

«Вот каков оппортунизм в чистом виде, товарищи: не разбираться в задачах текущего момента, идти против логики событий из сугубо формальных соображений, - продолжал Димо. - Или вы не считаете себя оппортунистами? Это еще опаснее, ибо заблуждение иногда равносильно предательству…»

…Антон улыбнулся. Он был рад, что принял точку зрения Димо как единственно правильную с первых дней пребывания в отряде и оказался прозорливее опытного бая Михала. Антон смотрел на сидящих рядом вооруженных и невооруженных бойцов, наблюдал за выражением их лиц и пытался представить, какими будут эти люди завтра, когда придет победа.

Рядом стрекотали кузнечики, шуршали ночные птицы, и где-то далеко-далеко отсюда, может быть возле Родоп, трепетало зарево пожара и едва слышно заговорил пулемет. Представитель ЦК повернул голову, прислушиваясь к этим далеким звукам, и продолжил свою речь:

– Все демократически настроенные патриоты - мужчины и женщины - должны взяться за оружие. Отрядам и боевым группам надо немедленно перейти к наступательным действиям, пусть их мощь нарастает снежной лавиной…

Возможно, товарищ из ЦК еще продолжал свое выступление, ведь ему наверняка было что сказать соратникам, но Антон вдруг услышал свое имя.

– Слово товарищу Антону, представителю союза молодежи.

Антон поднялся. Несколько секунд он стоял молча, не двигаясь, точно все разом вылетело у него из головы и он не знал, с чего начать. А ведь Антон так серьезно готовился к своему первому выступлению на областной конференции! Димо его инструктировал, все до мелочей было продумано. Но сердце почему-то заколотилось, поднялось к горлу, да там и засело. Антон сглотнул, почувствовав на себе взгляды товарищей, и ему стало неловко. Неожиданно для самого себя он вдруг услыхал собственный голос и первые слова, потонувшие в ночном мраке.

Больше он ничего не мог припомнить. Что он говорил? Знал только, что для каждой мысли старался найти точное выражение и в конце концов сумел овладеть вниманием людей. Если бы Димо был здесь, он был бы доволен. Но так ли это важно? А что тогда важно?…