«Форрестеры опять решили, что слишком жарко, и потому предпочли остаться на борту, так что Хассан раздобыл мулов, чтобы мы с ним смогли отправиться в великий храм Идфу…»
Анна подняла глаза от выцветших строк. В каюте было тихо и тепло. Она почувствовала себя в безопасности. Устроившись в подушках поудобнее, она продолжала читать.
Мальчишка-погонщик вместе с мулами остался ждать в негустой тени нескольких пальм у ворот храма, а Хассан подрядил еще двух совсем маленьких ребят нести коробку с красками, мольберт, альбом, корзину с едой и зонт. Он велел им остановиться под одной из огромных стен, и Луиза, сидя на персидском ковре, смотрела, как мальчики сложили свой груз и, получив обговоренные полпиастра, убежали.
– Иди сюда, сядь, – улыбнувшись Хассану, она похлопала ладонью по ковру рядом с собой. – Прежде чем мы отправимся осматривать это место, я хочу услышать его историю.
Он уселся на самом краю ковра, скрестив ноги, прямо, чуть сощурившись от солнца.
– Думаю, вы знаете больше, чем я, госпожа Луиза. Вы читаете книги, вы беседуете с сэром Джоном. – Даже его улыбка была исполнена серьезности.
– Ты же знаешь, что это неправда, – возразила Луиза, открывая альбом. – А кроме того, я люблю слушать тебя, когда рисую.
Солнце с каждой секундой поднималось все выше. Луизе хотелось уловить изящество и мощь этого сооружения пpeжде, чем тени станут слишком короткими. Передать его величественность, красоту тонкой резьбы, столь контрастирующей с габаритами и тяжестью камня, который она украшала, силу и необычность статуй Гора в облике сокола, запечатлеть выражение этих огромных круглых глаз, озирающих безграничные пространства за стенами храма. Отвинтив крышку фляги, Луиза налила воды в горшочек, укрепила его на углу коробки с красками и взяла кисть.
– Храм только недавно раскопал месье Мариет. До того как он пришел сюда, песок был вот до сих пор, – Хассан указал рукой, – почти до половины высоты колонн. Он очень много расчистил. Там, прямо на храме, были построены дома, и вокруг, совсем рядом с ним, тоже. Теперь их нет. И он раскопал все это. – Хассан обвел рукой окружавшие храм горы песка, на верху одной из которых неуютно притулились домики какой-то деревни. – Видите, какой огромный этот храм. Какой высокий. Какой великолепный. Он был воздвигнут во времена Птолемеев. Он посвящен Гору, богу-соколу. Это один из величайших храмов Египта. – Тихий голос Хассана превращал историю строительства храма в легенду света и тьмы. Пески то накатывались, то отступали, подобно подам Нила.
Луиза, прервав работу, сидела, не сводя с него глаз; на кончике ее кисточки сохли умбра и бледная охра. В какой-то момент лицо Хассана воодушевлялось, глаза загорались, потом на него ложилась тень и голос звучал глухо… Луиза зачарованно слушала, погрузившись в рой видений, которые он вызывал для нее… И вдруг осознала, что он замолчал и смотрит на нее, чуть улыбаясь.
– Я усыпил вас, госпожа Луиза.
Она тряхнула головой, освобождаясь от чар, улыбнулась в ответ.
– Ты просто загипнотизировал меня своей историей, ввел и транс. Я даже рисовать не могу.
– Значит, я не достиг своей цели. Я хотел пробудить ваше вдохновение. – Он сопроводил эти слова изящным жестом смуглой руки с длинными, выразительными пальцами, но чары, по-видимому, еще действовали, потому что Луиза по-прежнему была не в силах пошевелиться, отвести от него глаз. Разрушил это наваждение сам Хассан, спросив:
– Подать вам еду госпожа Луиза? А потом вы сможете поспать, если хотите, прежде чем осматривать храм.
Поднявшись одним легким движением, он открыл корзину и извлек белую скатерть, тарелки, стаканы и серебряные приборы. За ними появились фрукты, сыр, хлеб и вяленое мясо.
Луиза уже заметила, что больше ей не приходится уговаривать Хассана поесть вместе с ней; вот и сейчас он, быстро и умело накрывая на стол, поставил две тарелки.
Тщательно вымыв в горшочке кисточку, Луиза осушила ее на весу, кончиком вниз, и положила.
– У меня аппетит просто волчий, несмотря на жару. – Она сказала это со смехом, смехом почти кокетливым, и осеклась на полуслове, подумав: все же не следует переходить определенных границ в отношениях с этим человеком, находящимся, в конце концов, у нее в услужении. Человеком, который в глазах Форрестеров является не более чем одним из штата наемной прислуги.
Встав со складного брезентового стульчика, на котором она сидела перед мольбертом, Луиза уселась на персидский ковер, скрестив ноги и разложив вокруг свои пышные юбки. Подняв голову, она увидела перед собой тарелку с хлебом и лицо подающего ее Хассана: он делал это без тени подобострастия – его не было ни в движениях, ни в улыбке, медленной и серьезной, которая все больше нравилась ей.
Взяв ломоть хлеба, она положила его на свою тарелку.
– Ты балуешь меня, Хассан.
– Конечно, – подтвердил он с той же улыбкой.
Некоторое время они ели молча, не стесняясь друг друга, слушая бодрое чириканье воробьев, обитавших высоко на стенах. Неподалеку появилась еще одна группа посетителей; они остановились у подножия гигантского пилона. На женщине было бледно-зеленое платье по последней моде, и Луиза, впечатленная этим всплеском свежести среди желто-серых и коричневых тонов двора, потянулась было за альбомом, но фигуры медленно скрылись из виду, и ее рука вернулась обратно.
– В какую-то минуту мы выглядим, как экзотические бабочки, а в следующую – как мокрые курицы, – грустно произнесла она. – Наша одежда совершенно не к месту в вашем климате. Она ужасно неудобна, хотя на миг может показаться красивой.
– Очень красивой, – тихо повторил Хассан. Луиза испуганно воззрилась на него, но он смотрел в свою тарелку. – Некоторые леди в Луксоре, – продолжал он через несколько секунд, – летом носят египетскую одежду. Она прохладна, и им в ней гораздо удобнее.
– Мне тоже так хочется! – горячо воскликнула Луиза, однако ее лицо тут же угасло. – Но позволь я себе нечто подобное, леди Форрестер ни минуты не станет терпеть меня на своем судне. У меня есть платья, в которых мне было бы гораздо удобнее, чем… – Она жестом показала на свою черную юбку. – Но к сожалению, они ярких цветов, так что Форрестеры не одобрили бы их. Поэтому я решила, что в их присутствии не буду надевать эти вещи, чтобы не вызывать их раздражения. – Она заметила, что Джейн Трис сложила платья, сшитые Джейни Моррис, вместе с ночными рубашками.
– Может быть, для тех случаев, когда мы будем покидать судно, мы найдем что-нибудь для вас? Леди Форрестер не видит вас переодетой, поэтому и огорчаться ей не придется.