уверена в своей работе, малышка? — он требовательно смотрит на меня.
— Да, — стук сердца заглушает мысли.
— Тогда тебе нечего бояться, — он берёт меня за локоть и тащит к лифту.
С нами в лифт заходит пожилая пара, и мы стоим в неудобной тишине. Мне кажется, что все слышат, как громко бьётся моё сердце. Когда пара выходит, Кирилл не предпринимает ни одной попытки снова завладеть моим ртом. Он стоит с серьёзным, немного надменным видом, будто говорящим: «Сначала бизнес, детка».
Я отворачиваюсь от него, раздосадованная. Он опять применил своё запрещённое оружие на мне и хитростью заманил к себе в логово. Я твёрдо решаю покончить с ним сегодня же. Освободиться и наконец-то улететь на свободу.
Лифт поднимается на последний этаж. Тут есть только одна квартира. Мы заходим в просторный пентхаус, который прямо-таки кричит о состоятельности своего владельца. Кирилл проводит меня через гостиную к себе в кабинет и жестом предлагает сесть в кресло.
Я с трепетом во всём теле устраиваюсь напротив него. Ощущаю себя как на экзамене. Но что он может сделать, если ему не понравится мой рассказ? Заставит переписывать? Оставит после урока? От этой мысли невольно улыбаюсь.
Кирилл тем временем с маниакальным блеском в глазах распечатывает конверт с рассказом. Не глядя на меня, он произносит:
— Ну что, приступим?
Глава 18
Кирилл
Вы когда-нибудь испытывали ярость? Такую, которая застилает глаза, затмевает все мысли? Я, к сожалению, испытывал её слишком часто, чтобы не знать симптомов её скорого приближения. Сердце начинает учащённо биться, руки непроизвольно сжимаются в кулаки так сильно, что костяшки пальцев белеют. Мысли теряют ясность, и пелена застилает глаза. Как только я почувствовал эти тревожные звоночки, я должен был сразу выставить девчонку за дверь. Вместо этого я поднял на неё пылающий взгляд и процедил сквозь стиснутые зубы:
— Это что такое? — я старался выровнять свой голос, но держать себя в руках удавалось всё труднее.
Она часто заморгала и непонимающе уставилась на меня своими испуганными глазами:
— Это — мой рассказ, — её голос больше похож на писк.
— Это какая-то херня, — отрезал я.
Девчонка так ничего и не поняла. Три месяца воспитания коту под хвост. Я не привык так бездарно расходовать своё время. Если она не понимает по-хорошему, я добьюсь ясности другим способом.
Малышка вспыхнула и опустила взгляд. Правильно, девочка, тебе есть чего стыдиться.
— Это полная брехня. Ты одна в городе. Ты одна против всего мира. Какая банальность. Мои глаза сейчас не понимают, что они увидели. Ты что, не знаешь, какой момент тебя сотворил? Самый тяжёлый и больной период твоей жизни? — вижу, как она нервно сглатывает и ёрзает на стуле. — Ты думала, я хочу читать ту же брехню, что ты втюхиваешь недалёким читателям своего блога?
— Это не брехня. Это правда, — Кира еле сдерживает слёзы. А меня ещё больше выводит из себя её упёртость.
Я встаю и резко подхожу к ней, склоняюсь ближе, к самому лицу и яростно бросаю:
— Это же полная бездарность! Ты хочешь доказать мне, что моя ассистентка так ничему и не научилась? Я знаю, что это не так. Зачем ты скрываешь от меня настоящие воспоминания?! — я резко ударяю ладонью по столу. Она вздрагивает, и слёзы начинают заполнять её ясные глаза.
— Кирилл, я… извини… мне лучше уйти. Я переделаю рассказ, — она делает попытку встать, но я хватаю её за плечо и надавливаю на него, чтобы она села обратно.
— Я хочу показать тебе, как надо чувствовать, чтобы написать что-то действительно стоящее. Поделюсь, так сказать, опытом, — я хватаю её за худенькие плечи и увлекаю к своему столу. — Вот, смотри, тут я творю. Прямо на этом столе, — я наклоняю её над столом. Малышка вся дрожит, слёзы капают на мои книги.
— Сегодня ты научишься уважать литературу по-настоящему, — нажимаю на её спину и прижимаю лицом к столу.
Её попка аппетитно оттопыривается, пока она пытается высвободиться из захвата. От этой картины чувствую, как в штанах становится тесно. Но я пытаюсь усмирить свои желания. Они мешают мыслить здраво и не дадут остановиться, когда урок будет усвоен.
— Кирилл, пожалуйста, что ты делаешь?! — в ужасе кричит моя девочка.
— Кира, скажи, тебя в детстве пороли, когда ты была непослушной маленькой дрянью? — чувствую, как она напрягается под моей ладонью и подозрительно затихает. — Знаешь, порка поможет тебе освободиться от всех комплексов, которые не дают тебе расправить крылья, моя птичка, — я поглаживаю ладонью по мягкой упругой попке.
— Ну, ничего, сейчас я тебя освобожу, — я расстёгиваю ремень на своих брюках и вытаскиваю его из петель. Кира жалобно съёживается. Я чувствую, как напряглись мышцы её спины под моей рукой. Она тихо шепчет:
— Кирилл, пожалуйста… ты не понимаешь… это сломает меня. Не надо, прекрати, — её голос такой бесцветный и тихий.
Но меня невозможно остановить. Всё напряжение и боль, которые годами копились во мне, сейчас требуют выхода. Я должен показать ей своё истинное лицо. Она либо сломается и подчинится, либо уйдёт. Она не сможет любить меня таким.
— Считай, девочка, — яростный шёпот срывается с моих губ.
Я прижимаю Киру к столу ладонью правой руки, а левой расстёгиваю её джинсы и резко стаскиваю их вниз вместе с трусиками. Кира делает отчаянную попытку вырваться, но я твёрдо удерживаю её. Теперь я могу любоваться белым как молоко бархатом её кожи. Я вижу, как её беззащитная обнажённая попка извивается в попытке избежать наказания. От этого напряжение в моём члене усиливается. Мне кажется, сейчас его разорвёт от возбуждения.
Я беру ремень, замахиваюсь и с силой опускаю его на её плоть. Она взвизгивает и сжимается от боли. Потом начинает содрогаться всем телом под моей рукой. Чувствую свою безграничную власть над этой хрупкой маленькой фигуркой.
— Считай, я сказал, — мой голос звучит очень хрипло и требовательно.
— О… один, — запинаясь, выдыхает она одними губами
— Хорошая девочка.
Я глажу место удара ладонью. Потом резко заношу ремень и ударяю её ещё. Боль и унижение искажают её заплаканное личико.
— Два…
Я ударяю ещё раз. Красная полоска появляется на бледной коже. Она пытается сжать мышцы, но я начинаю гладить её по месту удара и, когда она расслабляется, я наношу ещё один, потом без перерыва ещё два.
— Три, четыре… ох, — она вся дрожит, — пяяять!
— Скажи, ты уже чувствуешь что-то новое? — хриплым от возбуждения голосом шепчу я. — Ведь это не я тебя бью ремнём, это искусство наносит ответный удар.
Я склоняюсь к её уху и облизываю мочку, обжигая горячим дыханьем. Провожу языком