Читать интересную книгу Физиологическая фантазия - Лола Елистратова

Что должно случиться с человеком, чтобы он оказался в состоянии зайти в эту белесую хмарь? Чтобы попасть в Ничто? И что будет там, за туманом? И есть ли там что-нибудь?

«Да, – подумал Марк, – там, за концом земель, живут чистые, там пасутся стада белоснежных лошадей и розовые фламинго стаями сидят на воде».

И бесконечное желание уйти к чистым овладело душой Марка. Не радость, не печаль, а какое-то новое, неизвестное чувство, звук, дрожащий на самой верхней ноте. Предчувствие того, что при входе в туман потеряет значение и сам Зверь, и его следы. Что формы сотрутся, названия лишатся смысла, и станет неважным, что это: Москва или Жеводан, Тарн или Чертановка. Что внутри тумана река равняется башне, пусть даже сильнейшей, и в этом нет ни малейшего противоречия.

Тогда, забыв о предназначенной ему роли зверолова, Марк оторвал ногу от земли и шагнул туда – туда-а. Белесое марево небытия притягивало его к себе с такой невероятной силой, обещало такое облегчение, столько чудес, что Марк без сожаления бросился навстречу этому призыву. Но облако, на первый взгляд казавшееся разреженным и рыхлым, было очень тугим, упругим и мгновенно выбросило его назад, на площадку.

Туманное Ничто не хотело принимать Марка. Чистым он был не нужен.

«Зачем же тогда они показали мне это? – с обидой подумал он. – Зачем позвали, поманили?»

Он потупил голову и с тоской в сердце опять увидел следы когтистых лап. Следы и не думали никуда пропадать: тварь, видимо, остановилась у края обрыва, на том самом месте, где сейчас стоял Марк, а потом повернула и пошла вдоль пропасти дальше. Пыталась ли тварь тоже кинуться в туман, как Марк?

«Если и пыталась, то вряд ли ей это удалось, – с неожиданным злорадством подумал он. – Зверь обречен вечно блуждать в этом мире, живом, грязном и пахучем. Его органы ушли в землю, проросли в пещере, и, сколько бы он ни высасывал душ из растерзанных им тел, ему не дано обрести собственную душу. Только кровь, грязь, вонь, пожирание. Новые и новые преступления. И никогда – к чистым. Никогда – туда, туда-а… и в этом – самое страшное наказание Зверя».

Марк словно читал эти мысли в следах, по которым шел. Отпечатки гордых лап стали менее четкими: вялыми, безвольными. Кое-где на земле виднелись засохшие капельки крови, которые стекли с когтей. Была ли это кровь жертв, пожранных чудовищем? Или тварь сама ободрала себе лапы о скалы, пытаясь броситься с обрыва в выталкивающий ее туман?

Но странное дело: Марк чувствовал все большее и большее равнодушие к тому, что творилось со Зверем. Азарт охотника исчезал, сменяясь тягостным и надсадным чувством долга. Марк знал, что ему надлежит пройти по следам до конца. Но если бы в тот момент у него был выбор, он бы не стал завершать этот путь, кружащий в смешении пространства и времени.

Но выбора у него не было, и он двинулся дальше, разгребая метафизические пласты, нагроможденные друг на друга в пространственно-временном хаосе, где башня сливалась с рекой, Чертаново – с Жеводаном, а двадцать первый век – с восемнадцатым. Он даже подумал, что эти пласты напоминают ему слои омертвевшей кожи на лице, которые Фауста счищала вращающимися щеточками во время косметической процедуры «броссаж». Доктор называла их «слои кератогиалина».

Но разница между кератогиалином и историей состоит в том, что пространственно-временные слои нельзя убрать никаким броссажем.

Глава шестая

ХВОСТИК КОМЕДОНА

Прямо за смотровой площадкой для «восхищения», висящей над туманной бездной, стояла скромная маленькая часовня без окон. Часовня была, наверное, очень старой: вокруг нее наросли целые горы земли и, чтобы попасть ко входу, приходилось спускаться в ров, заботливо выкопанный по периметру церковки.

Марк сошел по деревянной лесенке в ров и толкнул входную дверь.

Дверь заскрипела, поворачиваясь на тяжелых кольцах, и медленно отворилась. Марк зашел в часовню, слабо освещенную светом, источник которого оставался непонятен, и едва не вскрикнул от радости.

В часовне был человек.

Судя по одежде, это был паломник. Костюм его, заношенный до лохмотьев, представлял собой своеобразную смесь одежды средневекового нищенствующего монаха со шмотками европейского хиппи 1970-х годов: грубая полотняная ряса, подпоясанная веревкой, добела вытертые джинсы с размахрившимися понизу нитками и нелепая джинсовая шляпа, скроенная на манер старинного фетра. К тулье шляпы была приколота морская ракушка.

Паломник стоял на коленях перед алтарем, спиной к Марку. Первым, что тот увидел при входе в часовню, были грязные подошвы его босых ног. Ступни были покрыты огромными волдырями и разбиты в кровь: наверно, пройденный путь был долог. Свою обувь – что-то вроде сношенных лаптей – паломник аккуратно снял и оставил у входа в церковь.

Марк обошел вокруг молящегося и попробовал заглянуть ему в лицо. Паломник оказался пожилым благообразным мужчиной с окладистой седой бородой. Между его дородными румяными щеками и растертыми босыми ногами, высовывающимися из-под драных джинсов, существовало какое-то странное несоответствие.

Не смея нарушить его молитву, Марк все же кашлянул тихонько, чтобы привлечь его внимание. Паломник и правда заметил его, улыбнулся и сказал:

– Здравствуй, добрый человек.

– Здра-асте, – пробормотал Марк, опешивший от столь былинного приветствия. Удивило его и то, что паломник больше ничего не прибавил к сказанному, а снова погрузился в молитвы, которые бормотал тихим речитативом.

– Извините, – сказал тогда Марк, испытывая страшную неловкость, – я хотел бы у вас спросить кое о чем…

– Пожалуйста, – охотно откликнулся псалмопевец, как ни в чем не бывало, опять прерывая свое бормотание.

– Как вас зовут? – неожиданно для самого себя поинтересовался Марк.

Но его собеседник мягко улыбнулся и развел руками, как будто именно на этот простой вопрос у него и не было ответа.

– Где я? – спросил тогда Марк после паузы. Он волновался все больше и больше. – Я не понимаю, где я очутился.

– Ты в пункте восхищения, – ответил паломник.

– И… что?

– Пункт восхищения находится на вершине одной из гор, за которыми располагается хаос Старого Монпелье.

– Как-как? Монпелье? Но это же во Франции!

– Да? – переспросил паломник с неподдельным удивлением. – Во Франции? Надо же! А хотя, что ж, может быть, может быть…

– Я вышел сегодня утром из своего дома в Москве, в Северном Чертанове, – сказал Марк. – Потом я зашел в Битцевский лес и оказался во Франции. Как это возможно?

– А что такого? – по-прежнему удивлялся его собеседник. – Я знаю Северное Чертаново. Там есть пристанище для паломников. Это предыдущая остановка перед Старым Монпелье. Я имею в виду по карте, по паломническому маршруту.

Тут он вытащил из кармана вчетверо сложенный лист бумаги и, развернув его, стал показывать Марку, словно это была настоящая карта. Но Марк увидел только чистый лист белой бумаги.

– Неужели не видишь? Ну на, возьми, посмотри.

Но, сколько бы Марк ни протягивал руку за картой, пальцы его натыкались на невидимую упругую преграду, которая мгновенно отбрасывала их назад, как туман, заполнявший пропасть.

– Не можешь? – спросил паломник с сочувствием. – Ладно, ничего. Просто ты еще не тронулся в путь.

Тогда сбитый с толку Марк опять задал все то же вопрос:

– Но ведь Монпелье – это французский город?

– Это другое, – ответил паломник. – Это старое Монпелье, хаос из камней. Эти скалы, похожие на развалины древнего города гигантов, всегда наводили ужас на пастухов, кочевавших со своими стадами в окрестностях города Монпелье. Вот они и окрестили его «старое Монпелье», наивно полагая, что тот, древний город назывался так же, как нынешний. Бедняжки!

– Почему бедняжки? – спросил по-прежнему ничего не понимающий Марк.

– Они всегда боялись даже подойти к этим жутким руинам, выступавшим из дикого леса… Впрочем – может быть, оно и правильно. Старое Монпелье существует не для прогулок. Это этап пути.

– Я совсем ничего не понимаю, – признался Марк.

Смотри сюда! – сказал тогда паломник все тем же благодушным тоном и ткнул пальцем в скульптурный фриз, опоясывающий алтарь, перед которым он стоял на коленях. Фриз состоял из двух лент, на которых были высечены раскрытые морские раковины. Только на верхней полосе раковины были обращены отверстием вверх, а на нижней – вниз.

– Раковины, – торжественно молвил седобородый.

Отчаявшийся разобраться хоть в чем-либо Марк не ответил.

– Ты немногое имеешь, – сказал тогда ему паломник, – но не отрекся от имени моего и сохранил слово терпения. Поэтому охраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле.

– От какой годины искушения?

– Придет день Господень, как тать ночью, – не слушая вопроса, продолжал пожилой хиппи, – и тогда небеса с шумом прейдут. Но не хочу оставить тебя, брат, дабы ты не скорбел, как прочие, не имеющие надежды. Сие говорю тебе словом Господним, что восхищены будем на облаках во сретение на воздухе. Утешим же друг друга этими словами. Так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия.