А вы, – говорит, – Тихон Тихонович, особо-то не расстраивайтесь, и пусть в бумаге этой вы указаны как возможный похититель вашей Рыжухи, то бишь гражданки Гершензон, но я то уже видел, какая промеж вами любовь созидается! Так что пойдем, выпьем, а на досуге подумаем, как к этому делу правильно подойти.
Зашли мы в избу, а Рыжуха моя уже на постельке спит, как дите свернулась калачиком, и сладко так во сне губами причмокивает, будто во сне меня целует, а Альма у нее в ногах спит, тихо похрапывая.
Экая идиллия, – шепчет Игорь Владимирович, а сам со мной осторожно за стол садится, чтоб, значит, не разбудить.
Разлили мы с ним самогон по стаканам да выпили за знакомство, потом выпили за мою Рыжуху, потом за его Настьку которая прекрасно готовит домашнее вино из лесных ягод, а по ночам изучает китайский язык.
А зачем ей, – говорю, – язык-то китайский знать?! Она, что, в Китай собралась?!
А Бог его знает, – махнул рукой Игорь Владимирович, – она уже шесть языков знает, только не знает с кем бы ей здесь, в деревне, потолковать! Раньше-то она все к училке по английскому ходила, с ней беседы вела, только та училка, как от нашего бульдозериста Сергея Федоровича Малышева залетела, так сразу в Москву и улетела! Да, кстати, а начальник у него Анатолий Иванович Голубцов. Мужик просто зашибись! И посидеть с ним, и просто выпить приятно. Он у нас управляющим совхоза «Рассвет» работает. До этого был главным инженером, но директор его разжаловал. Он, видишь ли, щуку на полметра длиннее, чем директор поймал, так тот его и разжаловал из зависти!
А что Сергей Федорович, – говорю.
А что Сергей Федорович? С ним ничего, до сих пор на своем бульдозере дороги в нашей деревне расчищает! – усмехнулся Игорь Владимирович, и снова самогон по стаканам разливает, да огурчиком соленым хрустит.
А этот Сергей Федорович да Анатолий Иванович часом мою Рыжуху не соблазнят?! – испугался я.
Да что ты, – смеется Игорь Владимирович, – Сергей Федорович давно уже женился, остепенился, дом свой имеет, огород с садом развел, баньку построил, огурцы каждое лето продает! Да и Анатолий Иванович мужик хозяйственный, женатый! Его скорее рыбалкой соблазнишь!
А чего с той училкой по английскому стало?
А училка та стала женой Сергея Федоровича.
А что же она тогда с Настькой твоей не беседует на ихнем языке?!
Да, она, как детей ему нарожала, так сразу английский язык-то и забыла! – вздохнул Игорь Владимирович и снова из бутыли разлил нам по стаканам.
А чего тогда она от него в Москву летала?! – удивился я.
А Бог его знает! У баб ведь, сам знаешь, семь пятниц на неделе! А чтой-то ногам так мокро, – забеспокоился Игорь Владимирович и ткнув пальцем в лужу под столом, понюхал.
Мать твою, так это ж самогон!
Интересно и откуда он там взялся?! – честными глазами посмотрел я на Игоря Владимировича.
Признаться, что это я потихоньку свой каждый стакан выливал под стол, было как-то неудобно.
Бутыль, что ли, протекает?! – задумался Игорь Владимирович и приподняв бутыль, стал внимательно разглядывать ее со всех сторон.
Глава 26
Перспектива подлинного счастья
Прошло уже два месяца, как Ида была объявлена в розыск вместе с неизвестным нам Тихоном Тихоновичем, который был назван как возможный и предполагаемый похититель Иды. Однако, ни наши поиски, ни официальный ее поиск никаких результатов не дали. Вместе с тем, Клара, после успешных операций Василия Васильевича Соловова, не только вернувших, но даже улучшивших ее облик, кажется, немного успокоилась.
Самое главное, что ей снова приснилась Ида, будто я, Клара, Ида и тот самый Тихон Тихоныч, который увез Иду из больницы, сидим все вместе в какой-то странной деревенской избе, и как ни странно отмечаем свадьбу Иды и Тихона Тихоныча. После увиденного сна Клара почти сразу успокоилась, и как ни странно, была абсолютно уверена в том, что сон вещий, и следовательно, несет в себе знание о будущем.
Я не стал ее разубеждать в этом, но все же посоветовал поплавать в бассейне, а сам вышел из особняка в тихий сквер, где сел на лавочку с пыльным томиком Канта. Кругом уже все цвело и благоухало.
Через некоторое время ко мне подошел немного пьяной походкой Иван Матвеевич.
Ну, что, опять Канта изучаешь? – спросил меня он.
Да, вот, видишь, про антиномии почитываю, – чуть приподнявшись с лавочки из уважения к нему, шепнул я.
И что же, много интересного там?! – поинтересовался Иван Матвеевич, почесывая затылок.
Интересного, очень много, Иван Матвеевич, однако про антиномии, наверняка, никто так до конца и не понял!
А что эти антиномии, – зачесался еще сильнее Иван Матвеевич.
Я глубоко задумался и тоже почесался.
Эти антиномии, Иван Матвеевич, вроде супругов, – шепнул я, – потому что всегда противоречат друг другу, но, несмотря на это, живут друг с другом благодаря взаимному притяжению, и как сказано народом, остаются друг другу верны до гроба!
Потому что дураки оба! – засмеялся Иван Матвеевич, хлопая меня по плечу.
Я еще с большим бы удовольствием рассказал Ивану Матвеевичу о философии Канта, но из-за цветущего куста сирени выскочила сердитая Евгения, которая жила теперь с Иваном Матвеевичем гражданским браком, что сам Иван Матвеевич, разумеется, в тайне от нее, называл «дефективным состоянием».
Так вот, Евгения едва только выскочила из-за кустов сирени, как тут же схватила Ивана Матвеевича за жалкие остатки его седых волос.
Где ты был, дрянь такая! – закричала она, держа одной рукой Ивана Матвеевича за волосы, а другой вытаскивая из его карманов деньги.
Да, что ты так кричишь, – возмущенно прошептал Иван Матвевич, – тем более при моем друге!
Вы, пожалуйста, не обращайте внимания! – обратилась Евгения ко мне с улыбкой. – У нас обычные семейные разговоры!
Изволь замолчать! – вдруг взвизгнул Иван Матвеевич. – И верни мне сейчас же деньги!
Если ты спишь со мною каждую ночь, то я твоя жена, а кому должен давать деньги муж, как не жене, – усмехнулась Евгения, и отпустив наконец волосы Ивана Матвеевича, поцеловала его взасос, и гордой походкой вернулась в наш особняк.
Это просто какое-то издевательство, – жалобно шепнул Иван Матвеевич, – у меня такое ощущение, что мой дом, это какая-то тюрьма!
А ваша жена – суровая надзирательница! – добавил я, искренне сочувствуя Ивану Матвеевичу.
Ну, зачем же вы так, это все-таки моя жена, – обиженно вздохнул Иван Матвеевич, пошевеливая руками спутанные волосы.
А я думал, ваша жена – Маланья!
Маланья, – уже мечтательно вздохнул Иван Матвеевич, – вот к кому надо съездить!
А я, честно говоря, думал, что вы ее забыли?
Было, конечно, время, – глубоко вздохнул Иван Матвеевич, присаживаясь ко мне на лавку, – было время, когда Маланья надоела мне хуже горькой редьки, глаза мне все намозолила, да плешь проела! Но теперь, уже вдалеке от нее, мне кажется, что я опять ее люблю, старую мою и никому не нужную! – от воспоминаний Иван Матвеевич даже прослезился.
Люблю и все тут, – снова глубоко вздохнул Иван Матвеевич, глядя куда-то вверх, на проплывавшее мимо облако.
Любишь – люби, но и с друзьями выпить моги! – патетически воскликнул незаметно подошедший к нам Леллямер.
Это что у тебя, Кант?! – спросил он, выхватив у меня книгу и тут же забросив ее в кусты.
Надо выпить, мужики! – весело поглядел на нас Леллямер.
Ты как?! – спросил он у Ивана Матвеевича.
С друзьями я завсегда обязательно! – неожиданно бодро откликнулся Иван Матвеевич.
А ты?! – смерил меня подозрительным взглядом Леллямер.
Да, там Клара, одна в бассейне плавает, – начал оправдываться я.
И пусть плавает, авось, никуда от тебя не уплывет?! – хихикнул Леллямер.
И я тоже согласился с ними сходить в магазин за водкой. По дороге Иван Матвеевич с Леллямером нечаянно распелись.
Друзья, куда стремитесь вы, когда ваш друг сгорает от любви, – запел оперным басом Иван Матвеевич, на ходу срывая кусты сирени и бросая нам под ноги.
Ну, что ж, гори, наш незабвенный друг, а мы идем разбавить свой досуг, – тоненьким голоском еле вытянул ноту «ля» Леллямер.
От умиления Иван Матвеевич даже прослезился, он как и Леллямер очень любил изъясняться стихами.
Иван Матвеевич, ты в поэзии как кол, которым потчуют везде прекрасный пол, – продолжал петь Леллямер.
И ты, мой дорогой, как будто палка, которой пользовать себя ни сколь не жалко, – задушевным басом, прикрыв глаза, пропел Иван Матвеевич, а на последнем слове внезапно подпрыгнул и ухватившись за шею Леллямера, стал раскачиваться в разные стороны.
Черт! Шею же сломаешь! – сразу же перешел на обычный разговор Леллямер.
А все-таки Кант прав! – торжественно провозгласил Иван Матвеевич, отпуская Леллямера. – Тело никогда не позволит разуму возвыситься над собой.