И было совершенно непонятно, зачем я обернулась.
Просто потому что нервничала? Просто потому что много взволнованных, хоть и тщательно это скрывающих, людей вокруг? Тех, кто снисходительно смотрит свысока, старательно пряча за маской самоуверенности панику и совершеннейший ужас. Тех, кто попал сюда по воле удивительных стечений обстоятельств.
А кто принимает решения о том, кто действительно будет выбран? Каждый год их десять — счастливчиков или обречённых в будущем на забвение? Десять лауреатов, получивших признание, достигших своего потолка, или тех, кто завтра пригубит из чаши яда, зависти и лести.
Зачем мне, простому корреспонденту, это нелепое торжество? Где все слишком волнуются и стараются выглядеть кем-то, кем они не являются. Потому что тех, кто действительно заслужил, — четверо, их видно. Их взгляд уверенный или возбуждённый — он смотрит внутрь, не стараясь убедить, что здесь не напрасно. А остальные — тут зря. Те несут самомнение точно перед собой, опираясь на него, будто на ходунки, и улыбаются самодовольно. И что здесь делаю я? Я чувствую себя среди всех них бесконечно нелепо. И держатся естественно и аутентично тут только двое — Рэман и королева. Даже принц Трейвинг, высочайший муж Её Величества, с его опытом, положением и возрастом, и тот ведёт себя чересчур подобострастно. Печальное зрелище.
Задумалась я чересчур крепко — вот почему и обернулась. Только зачем? Зачем…
Сильно дрогнула, сжимая бокал, рука. Шампанское плеснуло вбок и почти незаметно брызнуло Бобби на приёмный союзный ботинок. Отвернулась, рывком выпила потерявший вдруг вкус напиток Улыбаясь, протянула другу опустевший бокал.
— Принести тебе ещё?
— Нет, просто хочу освободить руки, — вцепилась нервно в клатч и взяла оператора под руку — тот поставил фужеры на поднос официанту. Только не смотри в сторону двери, Бобби. Только не смотри…
— Ты разве замёрзла? — Бобби с сомнением чуть отстранился и тут же сжал мои плечи. — Дрожишь. Хочешь, уйдём отсюда? Мы ведь уже можем уйти?
— Я понятия не имею. По диагонали протокол читала, — это было совершенной неправдой. Я знала отлично и порядок, и правила, и что уйти до того, как почётные гости покинут зал, мы не можем. Вот только сейчас голова моя была абсолютно пуста. До немоты. До дезориентации. А в висках пульсировало, громко билось только одно:
«Грэм».
Что ты делаешь здесь? Ясно, конечно, что. Государственные приёмы он игнорировать не вправе. Особенно теперь, когда он почти герой. Хоть об этом почему-то молчат. Совсем. Даже в нашей ленте ни строчки. Даже в той, что не для всех. Я смотрела. Случайно.
И он не в форме. Значит, приглашён не как представитель правительства, а как аристократ. Дрэк!
Он казался чуть тоньше в этом чёрном. Выше. Ярче. Серая, не белая, жилетка в тон глазам — о да, кажется, мы оба презираем протоколы, — ослепительная рубашка и безупречный фрак. Всех мужчин вокруг просто выключили. Потому что мужчина только что появился. Большой. Свежий. Чуть сумрачный. Сногсшибательный. Безнадёжно неотразимый. Решительным, твёрдым шагом направился к тандему королева — Рэман. Поприветствовал и встал по правую руку, коротко с ними переговариваясь.
За что мне это? И как вести себя, если подойдёт? И да, дрэк его побери! Как пережить, если подходить не станет? Осторожно, чтобы не заметил Бобби, втянула носом воздух и увидела, как все головы в зале обернулись в одну сторону. Мысленно застонала и посмотрела туда же.
Она была прекрасна. Очаровательна. И великолепна. Икона стиля целого поколения. Лицо всех аристократических домов Союза. Её улыбкой прикрывались дряхлеющие вдовы и жёны лордов, дипломатов и атташе. Ею оправдывали чудовищный, несоразмерный в нынешних условиях бюджет королевской семьи. И именно её хрупкие плечи смогли поднять масштабную кампанию по борьбе родителей с произволом органов опеки. Да. Вот она была бы достойна награды тоже. Брюнетка. Нежная. Высокая. Льдистая. Как зима. Красавица.
Легко впорхнула в зал, чуть задержавшись у входа. И когда все взгляды были полностью её, решительно шагнула дальше, слепя улыбкою гораздо ярче ожерелья.
Элизабет Адолирская была несравненна. Подплыла к Её Величеству, склонилась в изящном поклоне, подала для поцелуя руку Рэману и, почти не дожидаясь, когда тот отпустит, пожалуй, слишком торопливо отняла.
Повернулась чуть быстрее, чем позволяли приличия, и глаза её в этот миг слишком ярко сияли.
Похоже, суперспособности не так уж недоступны. Было бы желание.
— Грэм! — услышала я даже за сдержанным шумом зала.
— Смотри-ка, Лизи напала на твоего Лэррингтона, — злорадно усмехнулся Бобби.
Я выдернула у него руку.
— Роберт, — сказала только и отвернулась. И добавила зачем-то: — Элизабет достойная спутница для герцога Дакейти, — повернулась к нему, заглянула в смеющиеся глаза: — А ты придержи язык, иначе шутка министра связи о том, что журналистам следует носить длинные юбки и короткие языки, рискует оказаться действительной строкой в новом законопроекте.
Обнял меня за талию и прижал к своему боку.
— Просто скажи, когда захочешь уйти, — шепнул близко в ухо.
Не надо, Бобби.
— Я хочу уйти. — Думала, он не расслышит.
Парень осторожно взял меня за руку и, медленно двигаясь вдоль стены, вывел из зала. Мы миновали еще один, заполненный гостями. В середине третьего нас догнал человек, назвать которого дворецким язык не повернулся бы. Я не знала, кто он. Коротко поклонился и произнёс:
— Госпожа Огнец, господин Рэман просит вас задержаться.
Бобби нахмурился и напрягся.
— Поясните ситуацию, пожалуйста. Разве мы нарушаем протокол? — Прекрасно знала, что нарушаем.
Мужчина ответил всё так же спокойно, не меняя выражения лица:
— Вы приглашены присутствовать на закрытом заседании, — и добавил, посмотрев мне точно в глаза. — Вы не можете отказаться, — перевёл взгляд на Бобби, учтиво поклонился. — Господин Слай может покинуть приём, когда ему это будет угодно. Я провожу леди в отведённые ей покои, если она устала, — и опять повернулся ко мне. — Приём продлится ещё два часа. И вы сможете отдохнуть до совета.
— Могу ли я попросить моего спутника сопровождать меня?
— Боюсь, это невозможно. — Человек в белых перчатках опять вежливо склонил голову и я с трудом удержалась, чтобы сильно не зажмуриться. Пусть всё это исчезнет, пропадёт и я окажусь внезапным образом дома.
Бобби смотрел на меня, ожидая моего решения.
А что тут решать? Глава Союза — не Чесни, ему огрызнуться в лицо даже через посыльного не посмеешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});