1 октября 1977 года народному артисту СССР, лауреату Государственной премии СССР, главному режиссеру МХАТа, профессору Школы-студии Олегу Николаевичу Ефремову исполнилось пятьдесят лет. Он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. По телевизору в программе «Время» показали кадры: Л. И. Брежнев поздравил О. Н. Ефремова с присвоением правительственной награды. Ефремов благодарил и, воспользовавшись случаем, пригласил Леонида Ильича посетить спектакли Художественного театра. Брежнев благодарил в свою очередь, но сказал, что занят, все некогда, мол, других дел хватает, однако постарается воспользоваться приглашением. «Ловлю вас на слове», — с улыбкой сказал Ефремов…
— Олег Николаевич! У нас скоро выпускной экзамен. Вы наш профессор. Обещайте, что посетите Школу-студию МХАТа. Придете?
— Приду, обязательно приду.
— Ловим вас на слове! — хором прокричали студенты его курса, вышедшие поздравить Ефремова на сцену нового здания МХАТа, где сидел юбиляр, а за ним по трапеции разместилась лесенкой гигантская труппа Московского Художественного.
Рядом с Ефремовым — заведующий отделом культуры ЦК КПСС Шауро, министр культуры РСФСР Мелентьев и заместитель министра культуры Кухарский.
Лица у них — и у Ефремова — вытягиваются, когда они слышат произнесенные голосом поэта Роберта Рождественского слова, разносящиеся через микрофон по всему огромному мхатовскому залу:
«Эту чайку, эту грустную птицу,Надо с занавеса снять и со зданьяИ взамен ее пришпилить страницуПротокола одного заседанья…»
«Протокол одного заседания» — спектакль, поставленный Ефремовым во МХАТе. Эта пьеса сделана Гельманом из его же собственного сценария, только фильм назывался «Премия», дабы не отпугнуть кинозрителей надоевшим словом «заседание». И тем паче «Заседание парткома» — так это произведение именуется в ленинградском БДТ, у Товстоногова.
А в зале хохочут и аплодируют уже новой пародии, которую сочинил и читает тот же Леонид Филатов. Он подражает теперь не голосу Рождественского, но артистичной истерии Евтушенко:
«На святых подмостках вашей сценыДаже по ночам светло, как днем,Это ваши жарркие марртеныПолыхают творрческим огнем!» —
читает Филатов, один из таганских «бандитов», пришедших с делегацией театра поздравить юбиляра. Возглавляет «банду» сам Ю. П. Любимов. Ему десять дней назад стукнуло шестьдесят. Стоит молодой, ничуть не старше своих ребят, глаза смеются — хулиган, да и только!
— Олег! Мои тут тебе что-то сочинили…
И «мои», то есть «его», выдают:
«Не случайно западные страны,Не скрывая зависти, твердят,Что из ста процентов нашей сталиПоловину выплавляет МХАТ!»
Хохочут, аплодисменты.
(«Сталевары», поставленные Ефремовым два года назад, как раз и принесли ему Государственную премию.)
«Раз уж вы взялись ковать и плавить,Вас не остановишь, в добрый путь!Кто теперь посмеет вас заставитьВзять да и поставить что-нибудь?..»
В каменной нескладной громаде, и снаружи и изнутри напоминающей многоярусные постройки грузинских крепостей, где годами скрывались от набегов князья и монахи, сегодня полно народу. Разного. Но хохот единодушный. В чем дело? Как понять происходящее?..
«Больше чугуна, железа, стали!Вам теперь наветы не страшны…Вы, благодаря Олегу, сталиЛучшим предприятием страны!»
Выходит Володя Высоцкий. Легендарный Высоцкий. В руках гитара. Начинает петь только вчера сочиненный — наспех, по случаю — текст. Иногда даже оговаривается, хотя поет по бумажке…
Володя тоже учился в Школе-студии МХАТа и был курса на четыре младше меня. Тогда я его практически не знал. Разве что помню на лестничной площадке, где перекуривали между лекциями. Парень небольшого роста, казавшийся приблатненным: «тельник» из-под рубашки, сигарета в зубах, гитара. Уже тогда хрипло пел свои и чужие блатные песни.
Он потом «показывался» в молодой «Современник». Не приняли. Считаю, что ему повезло: не попал бы к Любимову, где стал протагонистом Таганки. В спектакле «Берегите ваши лица» по Вознесенскому, закрытом, не допущенном к публике, сидел на нотных строчках и пел. То есть там, в спектакле, на белом фоне висели черные штанкеты, будто нотные строчки. На них, как нотные знаки, — актеры. В середине — Высоцкий с гитарой: «Идет охота на волков, идет охота…» По ним, по людям, по нотам, стреляли. Высоцкий оставался последним. Потом падал и он. Песня прерывалась на полуслове.
Фамилия Володи известна в СССР всем. Теперь ее знают и многие за рубежом. По его песням будут судить о нашем времени потом, когда ни его, ни нас не будет. Если будут интересоваться, если будет кому интересоваться…
За десять дней до ефремовского чествования на юбилее Любимова он тоже пел сочиненную к случаю песню с рефреном:
«Скажи еще спасибо, что живой…»
И сейчас поет, и весь зал слушает чутко:
«Мы из породы битых, но живучих.Мы помним все, нам память дорога.Я говорю как мхатовский лазутчик,Заброшенный в Таганку, в тыл врага.Теперь в обнимку, как боксеры в клинче,И я, когда-то мхатовский студент,Олегу Николаевичу нынчеДокладываю данные развед:Что на Таганке той толпа нахальная,У кассы давятся: Гомор — Содом!Цыганки с картами, дорога дальняя,И снова строится казенный дом.При всех делах таганцы с вами схожи,Хотя, наверно, разницу найдешь:Спектаклям МХАТа рукоплещут ложи,А те без ложной скромности, без лож.В свой полувек Олег на век моложе,Вторая жизнь взамен семи смертей.Из-за того, что есть в театре ложи,Ты можешь смело приглашать гостей.Таганцы наших авторов играютИ тоже научились брать нутром,у них толпой Булгакова играютИ Пушкина опять же впятером.Шагают роты в выкладке на маршеДвум ротным — ордена за марш-бросок,Всего на десять лет Любимов старшеПлюс «Десять дней», но разве это срок?Гадали разное, года в гаданиях,Вот доиграются, и грянет гром,К тому ж кирпичики на новых зданияхНапоминают всем казенный дом.В истории искать примеры надо.Был на Руси такой же человек,Он щит прибил к воротам ЦареградаИ тоже звался, кажется, Олег.Семь лет назад ты въехал в двери МХАТа,Влетел на белом княжеском коне.Ты сталь сварил, теперь все ждут проката,И изнутри, конечно, и извне.На мхатовскую мельницу налилиРасплав горячий, это удалось.Чуть было чайке крылья не спалили,Но, слава Богу, славой обошлось.Во многом совпадают интересы,В Таганке пьют за «Старый Новый год»,В обоих коллективах «мерседесы»,Вот только «Чаек» нам недостает.А на Таганке — там возня повальная,Перед гастролями она бурлит.Им предстоит в Париж дорога дальняя,Но птица синяя не предстоит.Здесь режиссер в актере умирает,Но вот вам парадокс и перегиб:Абдулов Сева — Севу каждый знает —В Ефремове[4] чуть было не погиб.Нет, право, мы похожи даже в споре,Живем и против правды не грешим,Я тоже чуть не умер в режиссере —И, кстати, с удовольствием большим.Идут во МХАТ актеры, и едва лиЗатем, что больше платят за труды,Но дай Бог счастья тем, что на бульваре,Где чище стали Чистые пруды.Тоскуй, Олег, в минуты дорогиеПо вечно и доподлинно живым,Мы понимаем эту ностальгиюПо бывшим современникам твоим.Волхвы пророчили концы печальные,Что змеи в черепе коня живут,Но мне вот кажется, дороги дальние,Глядишь, когда-нибудь да совпадут.Ученые, конечно, не наврали,Но вот страна искусств — страна чудес:Развитье здесь идет не по спирали,А вкривь и вкось, вразрез, наперерез!Затихла брань, но временны поблажки,Светла адмиралтейская игла,Таганка, МХАТ идут в одной упряжке,И общая телега тяжела.Мы пара тварей с Ноева ковчега,Два полушарья мы одной коры.Не надо в академики Олега,Бросайте дружно черные шары!И с той поры, как люди слезли с веток,Сей день — один из главных. Можно встатьИ тост поднять за десять пятилеток,За сто на два, за две по двадцать пять».
Если слово «овация» имеет в наше время какой-нибудь смысл, то уж здесь-то оно должно быть употреблено. Нет, это было не просто смешно. Спетое — итог целого периода жизни не только Ефремова, не только МХАТа, хотя и его тоже, но и «Современника», и Таганки, и самого Высоцкого, и всего нашего поколения. Результат пока еще периода, не жизни. И не одинаковый, не однозначный, разный для всех, когда-то единых — а может, так казалось? — теперь разбежавшихся по непохожим дорогам, расползшихся по тропинкам, которые неизвестно куда приведут…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});