Эйра настаивала, что это путеводный вектор Крайтера и раз так, особо ломать себе голову тут нечего. Юки соглашалась, но все больше для вида. Ее терзало смутное ощущение, что с самой той минуты, как они очутились в генизе, все есть именно ее фантазия. Ее сон. Сон Земли. И она — Юки — ее важная часть. Оттого она и нашла тот детский рисунок с Меркурием и ракетой. А найдя его, вспомнила об Атодомеле и Вербарии и именно поэтому на обороте обнаружила путеводную надпись.
— Три льва на вокзале…
Через полтора часа проснулась Эйра, зевнула потянулась и сразу полезла за бутербродами в пакет. Умяв три штуки, она бесцеремонно облизала кетчуп с пальцев, вытерла их салфеткой и украдкой рыгнула. Весело усмехнулась в кулак и огляделась. В автобусе по-прежнему кроме них никого не было, хотя водитель исправно останавливался в каждом маломальском населенном пункте.
— Ты не поверишь, но я впервые за все время чувствую себя живой, — горячим полушепотом призналась она сестричке.
— Вот как?
— Да! Одно дело знать что такое, например, «вкусно», или «страшно», а другое дело чувствовать это. Осязать каждой клеточкой своего тела.
— Только нет же ни клеточек, ни тела. Или ты забыла где мы?
— Вот это-то и самое удивительное! Выходит, что в генизе всякая человеческая ментальность живет свою жизнь заново! Каждая душа продолжает думать, чувствовать, видеть и осязать так, будто она жива на самом деле!
— Странная ты, — невольный смешок слетел с губ Юки, — Вы ведь с Енисеем сами убеждали меня в том, что нет разницы между твоим бытием, моим и вербарианским. Что в обезвеществленной плоскости все такое же.
— Да но… Я ведь все это говорила, не зная иного. Знать и находиться внутри этого знания, быть его деятельной частичкой это совсем другое.
— Мастер мне говорил, что отличие все-таки есть. Ну, между жизнью физической и жизнью ментальной. Ты сегодня ночью видела сны?
— Нет. Я никогда их не видела. Ни до, ни после.
— Он говорил, что сон это процесс усваивания опыта душой. Извлечение его из прожитого телом дня. А здесь… Нет тела, значит нет и снов.
— Да, думаю так. Более того, когда здесь ментальность засыпает, то она становится частью фона для бодрствующих. Если, конечно, то, что известно Енисею о генизе Вербарии и о Башнях Вечности Кетсуи-Мо с их планеты, можно соотнести с тем, внутри чего мы сейчас… — Она замолчала. Отвернулась к окну и, спустя длительную паузу закончила: — Я представить себе не могла, что настоящее бытие начинается именно здесь, внутри Земли. Этот мир прекрасен, Юки. И он открыт не только для людей, но и для таких как я…
Юки ничего не ответила, хотя про себя подумала, что Эйра, в ее теперешнем виде, пожалуй, куда как подвластней, чем была раньше, в Сети. Чувствовать себя живой это, конечно, хорошо, но как быть с точкой сборки? Как быть с тем, что сейчас она существует только благодаря ей, Юки?
Если представить сестричку как программный код — пусть невероятно сложный, до безумия сложный код, — то что мешает ей быть не настоящей Эйрой сейчас а всего-навсего копией? Вот как текстовый файл, что был скопирован с харда на флешку. Ведь что этот файл с письмом, что Эйра это только нули и единицы ее существа. Разница только в количестве символов. Вот она и была скопирована с несчетного числа кремниевых накопителей в счетное число ее ментальных атомов воды. И может быть скопирована снова, и снова, и снова… И каждая Эйра будет в точности одинаковой, до последнего нолика. Несчетное количество Эйр, отзеркаленных в несчетное количество ментальностей существа генизы Земли. Ну, точно как компьютерный вирус.
Юки встрепенулась, подняла опущенные, было, в пол глаза и огляделась со значением. А ведь и она, и любая другая ментальность точно так же может быть скопирована. Атомы одной ментальности обнуляются и принимают структуру другой, эталонной. И уж не этого ли хочет Верховный? Переписать всю генизу Земли на свой, марсианский лад.
Она хотела уж, было, поделиться своей догадкой с Эйрой, как автобус вдруг замедлил ход и остановился прямо посреди трассы. Двери открылись и в салон вошел внезапный пассажир с вместительным рюкзаком, широкополой шляпе и драных джинсах. Он поклонился водителю, сложив у груди руки, сказал ему что-то почтительно, а после, видимо получив дозволение занять место, — занял оное спереди, в третьем ряду от сестричек. Двери закрылись и автобус поехал дальше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вернуться к своим размышления Юки не успела, Эйра яростно захлопала ее по коленке и, страшно округлив глаза, бровями стала указывать не нового пассажира.
— Может, это и есть наш первый лев? — выпалила она в ухо сестричке шепотом и, не спрашивая совета, выбралась через ее колени в проход. — Здра-астье! Можно к вам?
И, опять-таки, не спрашивая разрешения, навязалась к новому пассажиру, перебравшись через его колени на сиденье у окна.
— Сежалявам, не говоря много добре руский, — ломано, с каким-то церковным выговором ответил незнакомец, — аз есм пьютесшественик.
— А ваш мозгошин?
— Извадих го. Толкова интересно, по-естествено.
— Оке’й мейби инглиш?
— Оу, ес!
Они заговорил скоро, бегло, да так, что Юки, за скрипом и урчаньем автобуса, мигом потеряла всякий интерес. В послании было сказано «на вокзале», а не на трассе или в лесу. Так что Эйра только зря старается. Впрочем, ей общение явно доставляло удовольствие…
Минут через пять сестричка вернулась и (ожидаемо) без веских результатов.
— Всего обсмотрела, всего ощупала и расспросила. Ни намека на льва. Вот, — она протянула Эйре потертый медный пятачок советской эпохи. — Выменяла на клок волос.
И, в качестве доказательства, она предъявила свежий срез на одной из своих чернявых прядей. Юки покрутила в руках монетку. Обычная пятикопеечная монета чеканки одна тысячи девятьсот семьдесят третьего года. Ничего примечательного. У ее отца подобных была полная шкатулка.
— А откуда он?
— Говорит, что из Болгарии. Путешествует по странам бывшего советского союза. Теперь, вот, в Казахстан едет. Без денег, мозгошина и подмоги. Сам, рассчитывая только на старые советские деньги. Каково!?
— Ненормальный какой-то, — добродушно усмехнулась Юки. — Удивляюсь, как ты общий язык со всеми находишь. С Яролавом в деревне, теперь вот с ним. Я б так ни за что не смогла.
— Ну, — Эйра вздохнула, — я ведь родилась не просто их битов и байтов. Большая моя часть это социальные сети. Если хочешь, это у меня в крови, со всеми языком чесать.
Вскоре автобус начал останавливаться все чаще и на каждой остановке кто-нибудь, да подсаживался. Большой город становился все ближе и автобус наполнялся людьми все плотней, так, что когда они въехал в Самару, позаканчивались даже стоячие места.
Выйдя на автовокзале, запруженном невесть куда спешащими людьми, сестрички сверили яркое солнце со временем: большущие часы на здании вокзала указывали ровно на час дня. Казалось, они одни в ярких летних платьях — Юки в голубом и длиннополом, а Эйра в красном и коротком — не знали куда им, собственно, спешить. Такое мертвое стояние могло вызвать подозрение у блюстителей порядка и тогда они решили обойти площадь кругом. Авось откуда-нибудь из-за дерева или из-под скамейки, да и выпрыгнет задачный лев.
Исходив площадь вокруг, а после истолкав ее всю поперек, сестрички выдохлись и решили свернуть в зал ожидания железной дороги и там, на остатки устаревшей наличности, купить воды.
Огромное со шпилеватым куполом здание вокзала изнутри походило на выдолбленный айсберг: такое же высокое, матово-прозрачное и, что самое главное, прохладное. Взявшись за руки, с самым невинным и беззаботным видом, они, весело щебеча, проплыли в рамку металлодетектора, мимо охранника, что проводил их долгим заинтересованным взглядом. Охранник был молод, скучал на посту и взгляд его отнюдь не был подозрителен, а скорей мечтателен и леп. Но даже если бы он прицепился к ним с вопросами, Юки была уверена, что Эйре нашлось бы что ему ответить.