Читать интересную книгу Большая игра Слепого - Андрей Воронин

Каша висела у них на небритых подбородках, застревала в усах, руки были перепачканы до локтей. Они хрюкали, жадно шамкая беззубыми ртами, их глаза блестели так, словно они пищу видят в последний раз.

Попадались, правда, и такие, которые сидели молча, не прикасаясь к еде, положив руки на стол.

Тогда кто-нибудь из обслуги подходил и, заглянув в лицо, зло шипел:

– Если жрать не будешь, сделаю укол, понял?

– Понял, – кивал больной, брал кусочек хлеба и жевал его, не глотая, или просто-напросто крошил мякиш себе в кашу.

Ложками больные иногда тыкали себе в щеки, вилок, естественно, не давали. Мало ли чего взбредет в голову психу? Он ведь может и в глаз ткнуть. Хорошо, если себе, а то и санитару. Хотя санитару вряд ли, врачей и санитаров боялись панически – так, как боятся дети. Услышав об уколе, многие втягивали голову в плечи, а один псих в свитере домашней вязки, когда ему сказали про укол, тут же сполз под стол и начал оттуда истошно вопить:

– Нет укол! Нет укол! Я хороший, только таблетки. Таблетки – ам, а укол – не надо! Ему, ему делайте укол!

Больного без особых усилий выволокли из-под стола и потащили в коридор, где крики мгновенно смолкли, словно рот бедолаге заклеили пластырем.

Сиверов быстро поел и поднялся из-за стола. За соседним столиком вскочил какой-то старик, тощий и высохший до такой степени, что напоминал деревянную линейку. Поев, он трижды истово перекрестился и трижды же поклонился в сторону окна.

«Да, весело здесь, – подумал Сиверов, – будь ты неладен, Потапчук, нашел куда меня запереть! Лучше бы в тюрьму. Истинно: Уж лучше посох и сума, не дай мне Бог сойти с ума»".

Глеб, насвистывая своего любимого Вагнера, покинул столовую. Проходя рядом со стариком, он услышал бормотание:

– Вагнер, Рихард Вагнер, из оперы «Лоэнгрин», увертюра.

Глеб остановился и на этот раз с интересом взглянул на носителя подобной информации. Даже в ФСБ вряд ли нашелся бы специалист, способный по невнятному пасвистыванию с ходу определить композитора и произведение.

– Да, это Вагнер. А как вы узнали?

Старик учтиво поклонился и прикоснулся к острому кадыку на морщинистой шее так, словно бы под кадыком красовалась бабочка, а облачен он был не в больничную пижаму, а в атласный фрак с отворотами.

– Вагнер, Вагнер, я знаю. Я творчество этого немца знаю очень хорошо, от "а" до "я", – каким-то деревянным голосом ответил старик и улыбнулся абсолютно безумной улыбкой.

– Я тоже, – Глеб сдержанно улыбнулся в ответ.

Старик подал руку:

– Скуратович Василий Антонович, – и добавил:

– Хранитель.

– Очень приятно. Молчанов Федор.

– А по батюшке как? – завалив голову на бок, поинтересовался сумасшедший.

– По батюшке? Федор Анатольевич.

– Очень приятно, – прошамкал старик, посторонившись и пропуская Сиверова в дверях. – Я очень люблю искусство, за искусство я готов жизнь отдать.

– Какое искусство?

– Всякое, – многозначительно ответил старик Скуратович и сделал правой рукой такое движение, словно на его лысой голове была шикарная шевелюра, а волосы упали на глаза.

– Я тоже люблю искусство, но не всякое.

– А как вам нравится Шнитке, почтенный Федор Анатольевич?

– Шнитке я не люблю, он слишком сумбурный.

– Верно замечено, сумбурный. У него все перепутано, такое впечатление, что у человека не все дома.

Душевно больной, понимаете ли…

– Так вы говорите, любезный Василий Антонович, что вы хранитель?

– Да.

– А чего, позвольте узнать?

– Больших и великих тайн, – старик понизил голос и огляделся по сторонам, не подслушивает ли его кто-нибудь. – Знаете ли, – Скуратович подался вперед, ухватил Глеба за пуговицу пижамы и привлек к себе, – если бы меня не хотели убить, я бы мог рассказать очень много. Я знаю такое…

– А кто вас, собственно говоря, собирается убить?

– Меня? Да весь мир против меня! Меня пытались извести со свету многократно, меня топили, травили газом, дважды пытались взорвать – в девяносто пятом и девяносто втором году. А неделю назад меня хотели заморить голодом! Представляете, любезный, меня, старого человека, морили голодом!

– Представляю.

– Они повесили на холодильник замок, и я ничего не мог взять. Только два яблока, которые я припрятал в тумбочке… Благодаря им я остался жив. Меня не так-то легко взять, они все ошибаются, думают, что меня смогут достать. Кишка тонка! Я такие виды видывал, у меня на все готов ответ. Это они думают, что я сумасшедший, выжил из ума, а я только прикидываюсь.

Это они все психи, а я рассуждаю очень здраво, но до поры до времени вынужден таиться.

Сиверову стало не по себе, у него даже щека задергалась, и левый глаз начал моргать.

«Вот и нервный тик начинается», – подумал Глеб.

– Вы не волнуйтесь, мужчина, – старик уже забыл как его зовут.

Но Глебу повезло: рядом проходил дежурный врач.

Увидев, как Скуратович донимает Сиверова и вот-вот оторвет ему пуговицу, врач опустил ладонь на плечо старику, и тот мгновенно съежился, прямо-таки уменьшился в размерах.

– Василий Антонович!

– Добрый день, любезный, – подобострастно заглядывая в глаза врачу, зашамкал старик.

– Как дела?

– Отлично, спасибо.

– Вас сегодня никто не пытался убить?

– Нет, нет, что вы, здесь вполне покойно, здесь меня охраняют люди в белых халатах. Их я не боюсь, они, в общем-то, безобидные.

– Рад за вас.

– А я за вас.

– Что, достал? – подмигнув Сиверову, спросил врач-психиатр.

– Ничего страшного, об искусстве беседовали…

– Еще достанет. Мне он уже вот где сидит со своими тайнами и нервно-паралитическим газом. Кстати, о гвоздях он вам еще не рассказывал? Скуратович, расскажите ему о гвоздях.

– О гвоздях? Пожалуйста, извольте. Мне насыпали в кашу рубленые гвозди и заставляли все это глотать, не прожевывая. Но, слава Богу, он наградил меня крепким желудком. Мне еще матушка говорила: «Твой желудок, Вася, даже гвозди и гайки может варить». Поэтому я и ел гвозди, не боясь смерти. А вот газа боюсь, травят, – шепотом добавил старик и зашаркал по коридору, оглядываясь на Сиверова, как бы зазывая его следовать за собой. Для наглядности поманил и пальцем.

Увидев, что Глеб не собирается идти за ним, старик шепотом, но таким, который мог преодолеть, оставаясь при этом различимым, метров двести, проговорил-прошелестел:

– Я вам еще кое что расскажу, но только потом, – и тут же засеменил вдоль стены, а затем юркнул в дверь своей палаты.

Глебу только оставалось пожать плечами: в конце концов, чего еще ждать от сумасшедшего дома? Тут всякие типы попадаются…

«Если тут долго посидеть, – подумалось Глебу, – то можно и самому свихнуться».

Он зашел в палату. Элькинд к этому времени уже окончил чтение, съел шоколадку и теперь пил «кока-колу» прямо из горлышка большой пластиковой бутылки.

– Ну, как кормежка? – поинтересовался лицеист.

– Все точно так, как ты и говорил. Дерьмовая.

– А Скуратовича видели? Экземпляр!

– Как же, как же… Видел. Потому и задержался.

Схватил меня за пуговицу и давай втолковывать, как здесь его травят, преследуют, убить хотят.

– Он уже всех тут достал, старый пердун, – вздохнул Боря.

Глебу стало немного обидно за хранителя страшных тайн. Как-никак, ничего плохого он никому не делал.

– Да, тут насмотришься, – добавил Элькинд и посмотрел за грязное стекло на залитые солнцем деревья. – Прогуляться бы надо, а то темнеет рано, потом тоскливо сидеть.

– Пошли.

Глебу и самому не хотелось оставаться в палате, потому что трое остальных ее обитателей были явными психами, правда, слава Богу, тихими. Их ничего, кроме жрачки, кажется, не интересовало. Придя из столовой, все трое как по команде разлеглись на кроватях и принялись ковыряться в зубах горелыми спичками, подобранными на полу в коридоре.

Длинный коридор Сиверов и Боря прошли молча.

Лишь оказавшись на улице, парнишка кивнул на окно кабинета заведующего отделением.

– Видали, какая у него машина стоит на столе?

– У кого?

– У заведующего, – уточнил паренек.

– У Притыцкого?

– Да, у Притыцкого.

– Машина как машина, ничего особенного. Наверное, он на ней только балду гоняет и никакого от нее лечебнице толку.

– Да я не о том, – сказал Боря, – она у него через факс-модем подключена к телефонной линии.

– Ну, и что из того?

– Можно было бы нормально поработать.

– Что ты называешь поработать? – спросил Сиверов.

– С людьми пообщаться, порнуху посмотреть, да все, что угодно. Интернет – он и есть Интернет. Туда как залезешь, пауков запустишь, и вылезать не хочется. Можно даже потрахаться по компьютеру…

– Ты что, серьезно?

– Конечно серьезна – самодовольно хмыкнул лицеист. – Реальность, правда, виртуальная, но тем не менее. Такие прикольные девушки попадаются!