Хоть и не до такой степени, но все равно исключительно живучими оказались погорельцы нашей «антипартийной группы» 1957 года. Рухнув с Олимпа, Молотов и Каганович благополучно пережили всех былых товарищей по политбюро — даже легендарно непотопляемого Микояна, который дотянул «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Анастас Иванович скончался всего-то на восемьдесят третьем году, что по нынешним меркам даже и долгожительством не считается (на Западе оно теперь начинается с девяносто пяти). А вот Вячеслав Михайлович в своем тихом забвении досуществовал до 96 лет; Лазарь Моисеевич — и вовсе до 98.
Вдали от власти — оно спокойней
Другая жертва политических интриг, маршал Соколов, с треском изгнанный из министров обороны якобы из-за полета Матиаса Руста, жил-поживал после этого еще много лет и отошел в иной мир всего несколько месяцев назад, на сто втором году от рождения.
Сто третий год дедушке, дай ему вьетнамский бог здоровья
А его вьетнамский коллега Во Нгуен Зиап, звонкое имя которого я намертво зазубрил со студенческих времен (можете меня хоть сейчас спросить, как звали руководство братских соцстран — не вырубишь топором), и поныне живехонек, хоть вылетел со всех постов еще тридцать с лишним лет назад.
Кроме опальных госдеятелей завидным долголетием отличаются философы, но это понятно. Ничто их, мудрых, не шокирует. Случись какая-нибудь чума — философ махнет рукой, скажет: «Пройдет и это». Сердечная мышца при таком аппроуче изнашивается медленнее.
Эрнст Юнгер (1895–1998)
Клод Леви-Стросс (1908–2009)
Мой любимый Бертран Рассел (1872–1970)
Любимица нации Елизавета-старшая (1900–2002)
Отлично консервируются также члены королевских фамилий — особенно, если вовремя уходят в тень. В этом случае получается двойной оздоровительный эффект: как у потерявшего актуальность политика и как у августейшей особы, вся жизнь которой — сон, увиденный во сне. Режешь себе ленточки на торжественных церемониях да дремлешь с открытыми глазами на благотворительных банкетах.
Англичане сильно недолюбливали Елизавету-старшую, пока та восседала с мужем на престоле. А после того, как она в 1952 году овдовела и стала безобидной королевой-матерью, все ее обожали — и чем дальше, тем больше.
Из рекордсменов этого разряда мой фаворит — японский принц Хигасикуни (1887–1990), дядя императора Хирохито. Принц Хигасикуни еще в юности (моей, не его) интриговал меня зигзагами своей биографии. Высочеству тогда было уже сильно за восемьдесят, и он казался мне невероятным мафусаилом, а ведь ему оставалось жить еще лет пятнадцать.
Даю молодое фото, а то всё старики да старики
В молодости принц, как положено, был разгильдяем. Уехал постажироваться в Сен-Сире, а потом так прижился в веселой французской столице, что вытащить его обратно в Японию не удавалось целых шесть лет. В конце концов правительство отрядило решительного камергера, чтобы доставить загулявшее высочество на родину.
Однако с возрастом Хигасикуни остепенился и сделал большую военную карьеру. Ему выпала ключевая роль в истории: в августе 1945 года он был специально назначен премьер-министром, чтобы провести страну через ужас и позор капитуляции. Вероятно, если бы пребывание у власти затянулось, принц так долго бы не прожил. Но уже через два месяца он со скандалом (сейчас уже неважно каким — ничего особенно интересного) был отправлен в отставку и с тех пор никогда больше ничем важным не занимался.
Он, правда, был еще и японец, а это большой плюс в смысле долголетия.
Минувшей осенью статистики сообщили, что Япония лидирует в мире по числу «сентенариев» — людей, которым больше ста лет. На архипелаге таких сейчас пятьдесят с чем-то тысяч. Самый старый мужчина и самая старая женщина планеты сегодня японцы (115 и 114 лет соответственно).
Поэтому тем из нас, кто не государственный деятель, не философ и не августейшая особа, поинтересоваться секретами долголетия следует у рядовых японцев.
Рискну ответить за них.
1. Надо жить осмысленно, относиться к жизни как к Пути, а не как к топтанию на месте или к бегу в колесе.
2. Надо любить свою работу и не считать такую любовь извращением. Тогда утренний звонок будильника не будет сокращать жизнь на несколько часов.
3. Надо есть побольше водорослей и поменьше животных жиров. Желательно палочками — в них меньше помещается, чем в ложку.
4. Надо проводить массовое диагностирование населения на онкологию.
5. Ну и самое трудное (даже, вероятно, неисполнимое). У японцев принципиально иной регулятор нравственного поведения: не совесть, но стыд. Мы, совершив какую-нибудь бяку, потом угрызаемся совестью, а это стресс. В японском языке слова «совесть» нет. Но там люди с детства ужасно боятся попасть в стыдное положение и потому предпочитают вести себя прилично. Если японец хороший человек и прожил жизнь нестыдно, ему и угрызаться не из-за чего. Если же плохой — идея терзаться муками совести вообще в голову не придет.
P.S.
Многим сейчас захочется узнать, кто был самым-рассамыми долгожителем в истории человечества. Не гуглите, я за вас это уже сделал.
Если отставить всякие легенды и сомнительные случаи, а брать лишь стопроцентно задокументированные факты, то чемпионка здесь Жанна Калман (1875–1997), француженка. Она родилась за год до изобретения телефона и умерла в год, когда я впервые заабонировался в интернете.
В общем, давайте жить долго. Это может оказаться интересно.
Новые слова
01.02.2013
Узнал много нового про мотивации человеческих поступков, которые подчас кажутся нам необъяснимыми.
Люди часто ведут себя глупо, подло и даже саморазрушительно под воздействием глубоко укорененных фобий, в которых даже не дают себе отчета.
Я не о банальных вещах вроде юдофобии, клаустрофобии или агорафобии говорю. Мне и в голову не приходило, сколь разнообразен и причудлив мир фобий, которыми терзает нас подсознание.
Ох, широк человек. Я бы сузил
Я выучил некоторое количество красивых слов, которыми теперь буду пользоваться направо и налево.
«Да вы, батенька, эпистомофоб», — скажу я тому, кто не хочет учиться (эпистомофобия — страх перед знаниями).
Человек и его Фобия
Или расскажу, как в свое время победил в себе фалакрофобию (панический страх облысения), что было просто, и сейчас сражаюсь с гераскофобией (страхом старения), что значительно трудней.
А женщин призову безжалостно давить в себе ритифобию (страх перед морщинами). Помните, что морщины бывают и красивыми.
Наши государственные руководители, оказывается, не виноваты в том, что они такие, какие есть. У них, бедных, тяжелая форма хронофобии (страх перед движением времени), помноженная на гипенгиофобию (страх ответственности). И я даже знаю, как можно было бы помочь нашим страдальцам. Кроме вредоносных фобий есть еще и полезные. Если бы при помощи гипноза внедрить в подсознание руководителей партии и правительства эритрофобию (страх покраснеть на людях) — о, мы бы не узнали родного государства!
Обогатившись всем этим знанием, хочу воззвать к соотечественникам:
И всё у нас сразу наладится.
В мире мудрых мыслей
05.02.2013
Это название книжки из детства, в которую я часто заглядывал. Был такой сборник афоризмов и велеречивых цитат, значительная часть которых принадлежала дорогому Никите Сергеевичу, потому что год издания был шестьдесят второй или шестьдесят третий.
Мне эта книга ужасно нравилась. Я любил, вычитав что-нибудь заковыристое, потом блеснуть в обществе. Перед взрослыми это не очень получалось, но товарищей по классу я, бывало, потрясал и даже сделал на чужой мудрости карьеру: был избран руководителем «звездочки».
Сохранил я слабость к чеканным формулировкам и в позднейшие годы.
Общий уровень мудрости был примерно такой
В разные моменты жизни, особенно в юности, хлесткий афоризм, принадлежащий какой-нибудь импозантной личности, мог запудрить мне мозги и ввести в ересь. Но были и мантры, которые остались со мной на всю жизнь.
Важна не только мысль, но и форма ее выражения. В раннем возрасте форма даже важнее содержания. В десять лет меня охватывал восторг от белиберды вроде «Бороться и искать, найти и не сдаваться». В зрелом возрасте, конечно, больше радует другое: точное оформление твоих собственных мыслей.