приезжать в любое время и торчать тут сколько хочется. Собственно, мне и сейчас так можно, но я для приличия записалась, да и времени столько уже нет, как раньше. Но вот когда я приезжала сюда в то лето... В общем, вышла на выгон, а у них одна кобылка в тот год ожеребилась. И к тому времени, как появилась я, Первую как раз начали понемногу выводить. Она тогда мелкая была, дурная, длинноногая. А я выперлась ее погладить. Мне до этого как-то с жеребятами иметь дело не доводилось. Юрка, инструктор, разрешил. А вот эта зверюга не разрешила. Как начала от меня убегать. Я за ней, она от меня... и ни капустой ее было не приманить, ни морковкой. Вообще никак не шла. Я тогда стояла посреди выгона и недоумевала. Ну вот и брякнула, что это первая лошадь, которая меня боится. Так ее и назвали Первой.
- И что же ты сделала, что она перестала от тебя бегать?
- В следующий раз протащила с собой контрабандой запрещенные вещества. Рафинад! Юрка не разрешает с собой что-то приносить. И сахара они им практически не дают – разве только чтобы успокоить изредка, он зрению вредит, а народ так и норовит их накормить. В общем, я катастрофически нарушила правила. Но зато Первая поддалась.
Лошадь фыркнула и стала прясть ушами. В ответ на это Юлька снова рассмеялась, теперь уже заливисто, и сказала:
- Про тебя говорят, да? Про тебя! Хорошая девочка!
- Да уж, кто откажется от сладкого, - рассмеялся вслед за ней Богдан.
- Бодя, ворота! – напомнила Юля.
- Раскомандовалась, - весело хмыкнул он, ускорил шаг и, скинув металлическую петлю, распахнул половину ворот. Подождал, пока Первая неторопливо прошла мимо, и запер обратно. А Юлька на ходу наклонилась к нему и провозгласила:
- Да! Раскомандовалась! В кои-то веки президентом компании руковожу.
- Я всего лишь скромный генеральный директор.
- И как оно? Сложнее, чем в поло?
- Не сравнивал, - пожал плечами Богдан.
- Что-то мне подсказывает, что ты вообще согласился только потому, что Роман Романович мозг снес. А так бы лучше в поло.
Он снова остановился и поднял голову, чтобы видеть ее глаза.
- Не веришь, что я сам захотел?
- Не знаю. Не очень, - негромко ответила Юлька. – Мне казалось, что ты другого хотел.
- Может быть, но мне нравится то, чем я занимаюсь, - он осмотрелся и довольно заявил: - А тут красиво!
- Юлька фигни не скажет, - кивнула она, после чего спешилась и подхватила Первую под уздцы, зашагав возле нее. – В выгоне мне скучновато, а тут хорошо. И ей приятнее. Она только со мной и Юркой свободно гуляет. Значит, тебе правда нравится быть самым главным?
- Если хочешь что-то сказать – говори.
- Ну это же не я за тобой гоняюсь по всему городу и его округе, - усмехнулась она. – А так болтаю, что в голову приходит. Не нравится – не слушай. Можешь даже домой возвращаться уже, мы тут с Первой сами.
- Не получится, - громко, от души расхохотался Богдан. Юлька некоторое время смотрела, как он ржет, сосредоточенно пытаясь не захохотать следом. И так за эту встречу с ним непозволительно много улыбается, а это неправильно. Чтобы отвлечься от стойкого желания собственного рта разъехаться от уха до уха, она отпустила ремни, слегка хлопнула Первую по крупу и причмокнула.
- Порезвись, моя хорошая, - сказала она лошади, та отошла на несколько шагов, и только после этого Юлька снова повернулась к Моджеевскому. – Я всего лишь вела к тому, что не все мечты имеют свойство сбываться, и это даже хорошо. Ты теперь целый настоящий генеральный директор.
- А знаешь, какой у этого самый большой плюс? – спросил Богдан, поймав ее взгляд.
- Какой?
- Я могу делать, что хочу.
«Хозяин», - мелькнуло в ее мыслях, и сделалось больно. Он снова мальчик-мажор, который мог говорить ей все, что ему вздумается. Но почему-то однажды совсем не вздумалось заткнуться, когда от его слов ей стало невыносимо плохо. Солнце померкло. Юлька судорожно перевела дыхание и, прежде чем поняла, что несет, ляпнула:
- То есть задалбываешь меня на правах хозяина города?
- А ты так уверена, что мир вертится вокруг тебя?
- Что ты, Бодя! Это ты уверен, что мир вертится вокруг тебя! Тебе же все можно. Все вокруг тебе принадлежит. А мне – совсем немногое, но оно мое и тебя не касается. Да у меня по сути только моя семья и есть. Первую, и ту продают, и всем похрен, что я ее люблю!
- Чего? – переспросил он, не понимая траектории ее слов.
- Да ничего, - проворчала она, понимая, что взорвалась на ровном месте. Ясно же. У Моджеевского новая игра – ее поддевать. Откуда ему знать, что она и без того задыхается в его присутствии. Она сунула руки в карманы куртки и потопала к реке, глядя на лошадь, опустившую голову у старого дуба и явно нашедшую что-то для себя интересное.
Здесь и правда было красиво. Деревья местами все еще золотисто-багровые. Трава зеленеет мелкими пятнами среди пожухлого покрова земли. И небо, отражающееся в воде, делает все вокруг совершенно бездонным. Невероятно. Совсем не думалось про ноябрь. Думалось, что тут и цветы могут еще расцветать при достаточном количестве солнца.
Она и уходила туда, к солнцу, сверкавшему в речке, а Богдан упрямо двигался за ней.
- Юль! Объясни по-человечески, - он схватил ее за локоть, останавливая. – Лошадь продают?
Ее испуганный взгляд быстро метнулся к тому месту, за которое он ее удержал. Потом к его лицу. И наконец сосредоточился на глазах, скрытых очками. Ни черта... Как будто забрало опустил, а она – на виду вся. Никакой возможности спрятаться. И от этого страшно.
- Ну продают, - ответила она. – Их содержать дорого. Не справляются на ферме. Туристы не особо спасают. Я уже несколько лет, с тех пор как стала зарабатывать на винтажной теме, пятую часть прибыли каждый месяц перечисляю, чтобы им помочь. Кстати, твои чаевые тоже сюда перечислила, всю сумму. Могу отчитаться.
- Да не чаевые это! – вспылил Богдан, отпуская ее. – Что ты заладила? В конце концов, мы не только знаем друг друга тысячу лет. Мы родня, считай. Мне не жалко. Тебе было, чем коням своим помочь. Что